/Cỏn con một sợi lông mày. Mà đem cột trái đất này vào anh/ Thơ Trần Mạnh Hảo

VIDEO

HỖ TRỢ

QUẢNG CÁO

LỊCH

LIÊN KẾT

Văn xuôi

ЗЁРНЫШКИ (HẠT NHỎ)

Под некрологом подписи самых известных в стране людей. Господи, прости нас.
Михаил ЕСЬКОВ (Курск)

ЗЁРНЫШКИ (HẠT NHỎ)
К 80-летию писателя
 

«Зерно - …целое крошечных размеров…».
В. И. Даль

ЗЕМЛЯ РАЗБЛИЗИЛАСЬ

 


Михаил Николаевич Еськов с внуком
 
Пока в парикмахерском кресле матери делали прическу, её сынишка не знал, куда себя деть. Стулья, на которые его посадили, вскоре надоели. Он и ложился на них по-всякому, и залазил между ножек, и позволял себе в обуви взбираться на мягкие сиденья и прыгать оттуда. Но тут вошла незнакомая женщина. Он так обрадовался ей, что вмиг примостился рядом и заговорил:

-  Безблатный сыр бывает в сыроловке.

Усмехнувшись, женщина поправила:

-  Бесплатный. От слова плата, платить.

-  Нет, безблатный,  -  упорствовал мальчишка.

-  Тогда что ж такое блат?

-  Ну, это когда свои.

-  Хых…Впрочем… -  Но договорить ей не довелось. Мальчишке не терпелось высказаться самому:

-  А дядя Сеня «Мерседес-джип» купил. БээМВэшку разбил, ремонтировать не стал. У него деньги куры клюют… Мы ходим вокруг дома, у нас во дворе земля разблизилась, трубы будут укладывать… А маме дядя Сеня «мерина» подарил.

-  Лошадь, что ли? – поинтересовалась женщина.

Фи, лошадь! – рассмеялся мальчишка. – «Мерседес шестисотый». А вы что не знали, что его «мерином» называют?.. Все знают, а вы почему-то не знаете? - продолжал он удивляться.

-  Хороший у вас родственник.

 Родственник  -  а это кто?  -  вытаращив глаза, озадачился собеседник.

- Вот ты говоришь «дядя», значит, мамин или папин брат,  - объяснила женщина.

И опять вы ничего не знаете! Дядя Сеня  -  мамин друг. Он нам квартиру купил. Мы жили с бабушкой, а он…

Мать тут же его окоротила:

-  Вла-а-дик! Разболтался!

А парикмахерша, обернувшись,  спросила у женщины:

-  Вы ко мне по записи?

-  Какая еще запись? Вижу, вывеска, вот и зашла постричься.

-  С улицы я не принимаю.

Женщина в недоумении замешкалась. Последовало напутствие парикмахерши:

-  Здесь тебе не парк отдыха… Расселась…

Женщина потом долго шла по городу. Она уже не глядела ни на какие вывески. Лишь время от времени бормотала себе под нос: «Земля разблизилась… Разблизилась…».

 

ИГРА В «КЛАССИКИ»

Блаженная теплынь. Распахнуты окна. В черёмуховой мари бражничает душа. Хочется всего на свете. Хорошо. Слышно, на асфальте дети играют в «классики». Им тоже хорошо. Но наше, взрослое,  «хорошо» их не волнует. Они настроены на игру. Давно скрылось солнце, а день уходить не желает. Вечереет медленно, незаметно. И детские голоса, и эта весенняя благодать кажутся неразделимыми, существующими друг для друга.

Вздрагиваешь, когда вдруг врывается крик: «Дура! Кто так толкает?.. Дура, ты щёчкой,  не носком туфли, щёчкой! Вот, дура, заронила!» Нравоучения продолжаются, куда-то деваются все лишние слова, остаются лишь эти: «Дура!.. Дура!…» Уже не слышно девчоночьих прыжков. И «классик»  -  пустая баночка из-под сапожной ваксы  -  не издает своей жестяной песни, из клетки в клетку не уводит за собой ловкие детские ножонки. «Дура!.. Дура!..»  -  Лиза, девочка из восьмого подъезда, явилась учить сверстниц, как, по её мнению, нужно правильно играть. Разумеется, никакой игры уже нет, идет учёба.

Вот уже и настоящая ночь воцаряется.   В темноте властный женский голос зовёт:     «Ли-и-за-а! До-омой!»

Наступает долгая тишина, будто жизнь навсегда кончилась.

Эх, Лиза, Лиза:  сама не поиграла и другим не позволила.

А может, и мы, взрослые, вот также играем в  «классики», не живём без оглядки, а только учим себя и других,  как надо жить.                                                    

 

САГА О ГРАЧАХ

Лишь на двух тополях колония грачей многоэтажно и впритык понастроила уйму гнезд. Поблизости росли такие же тополя и прочие деревья,  гожие для гнездовья, однако  чёрным крылатым поселенцам они чем-то не приглянулись. Хотя было время, когда грачи обживались всюду. А вот второй год кряду по какому-то птичьему уговору выбор был ограничен только этим местом. 

И всё-таки случилось нарушение. Колония уже выхаживала галдевших крикливых птенцов, а какая-то грачиная пара в одиночестве решила обзавестись гнездом на совершенно свободном тополе. Вскоре началось  насиживание кладки. Грач-хозяин подолгу отсутствовал, занимался добычей.  Когда он прилетал, усаживаясь на ближайшие ветки, грачиха вставала с кладки, выпрыгивала на край гнезда,  как в полете,  расправляла крылья, в передышке освобождалась от перегрева. Уж чем там, но грач подолгу кормил её, будто малого будущего грачонка, из клюва в клюв.

А за нарушением последовало крушение.  Грачи тучей налетели, подняли невообразимый гам. Дескать, ишь вы, выделились, единоличники, сами себе хозяева. Нате вам!  Живите как все!… Хватило мгновения: порушили, раздергали гнездо. Земля под деревом окрасилась кровавым  месивом насиженных яиц.

Но этим дело не кончилось. Через несколько дней грачиная пара понесла ветки для строительства гнезда уже на другом дереве, ещё более удалившись от общего скопища. Печально лишь, что лето было на исходе.

 

ЧТО ТАКОЕ КОЛХОЗ?

Внучка-школьница, встретив в книжке незнакомое слово, спросила бабушку:

 -  А что такое колхоз?

 -   Ну, это когда объединяются. У одних есть корова, у других козочка, у третьих лошадка  -  вот их и объединяют. Совместно за ними ухаживают, каждый может пить от коровы и от козы молоко, а на лошадке пахать общую землю.

Восхищенная  ликующая внучка бежит к деду:

- Дедушка, представляешь, колхоз  -  это когда чью-то козочку и чью-то коровку объединяют. Молоко пей, - хочешь, козье, хочешь, коровье.   И лошадка  общая.

 Долго не мудрствуя, дед внёс свои коррективы:

- Сперва отбирают, потом уж объединяют. К примеру, твоего попугая Прошку, а у кого-то есть кошка или хомячок,  -  вот чтобы с ними могли играть все кому  захочется,  -  их нужно поначалу отобрать.

- Фиг! Фиг! Прошечку никому не отдам! -  взбунтовалась внучка.

 

ЖАРКИМ ДНЁМ

Давно было. Не только на городских улицах, но и в помещении железнодорожного вокзала появились чудо-автоматы. За небольшие копейки поили они жаждущий люд газированной водой.

Не чуя под собой ног после долгих магазинных очередей, с приобретенной поклажей в мешках к пригородному поезду прибрели две сельские молодухи. Молодухи этакие курбастенькие, основательно упитанные. Несмотря на жару, на каждой из них сыто по живому лоснились теплые плюшевые кофты, должно быть, купили и на радости не захотели упрятывать их в мешки к прочему хозяйственному чебур-хобуру. На головах   поверх платков этажами высились  кепки-восьмиклинки: своим мужикам, братьям, деверям, малым сорванцам  -  не частая обнова на смену  закожанелым от   давней носки бессменным картузам. Проходя по вокзалу в поисках, где бы можно было на время притулиться, а то и присесть, заинтересовались диковинным самобраным  измышлением.

-  Хрось, читай, што там написано.

-  Дак с сиропом  три копейки, без сиропа одна копейка.

-  Ну,  мы с тобой не барыни, штоб с сиропом. Давай без сиропа.

Выпили по граненому стакану и замерли, прислушиваясь к упругому колкому духу, заполнившему все дыхание.

-  Мань, давай либо ишшо по стаканчику?

-  Ды не, Хрось, будя. Она ж на газу, ишшо разорветь.

СОВЕСТЬ СПАТЬ НЕ ДАСТ

После недавнего ремонта вновь отказал электроприбор. Мастер, ранее чинивший его, всполошился и тут же приступил к обследованию. Уяснив в чём дело, сообщил:

-  Моя вина. Исправлю.

- Что ж вы так откровенно,  -  удивился клиент. - Могли бы что-нибудь иное придумать.

Совесть спать не даст,  -  сухо ответил мастер.

Вот бы нашим правителям да такую совесть.

ЛОСКУТКА НЕ ХВАТИЛО

Звонит давняя подруга, живущая в другом городе:

-  Ну,  родила?

-  Родила, слава Богу.

-  Кого же приобрела?

-  Не угодила мужу: на мальчика  лоскутка не хватило, скроила девочку.

 

ГРЕХ - ДУМАТЬ ПЛОХО

В трамвае   подростки  о чём-то шумно говорили, и уж очень подозрительно обступив старушку, не отходили от неё. Потом она хватилась денег и заплакала. Не удержался, стал совестить ребят: это ж они опростали бабушкин карман, не зря же поблизости вертелись. Слава Богу, нашлась пропажа! Деньги обнаружились за пазухой, старушка думала как лучше, спрятала подальше  -  и забыла.

Выхожу из трамвая, а там оказываются те же ребята.  Направляюсь домой, ан нет, дорогу мне преграждают. За навет грозят расплатой. Обращаюсь за помощью к прохожим и слышу: «Никто тебя не защитит».

До  расплаты дело не дошло: вовремя проснулся.

Ба! Да это же непросто сон, а вещее указание. Купил как-то арбуз и пока дома не взвесил, думал, что меня не меньше чем на полкилограмма обманули. За арбуз, однако,  не взяли ничего лишнего, а  в душе стало сумрачно, и покупка уже не радовала.

Теперь вот последовало разъяснение моему поступку. Грех к людям нехорошо относиться, и не меньший грех  -  думать о них плохо.

 

НА ПРИВЯЗИ

В колхозе внедряли модный хозяйственный приём: на бригадный подряд отдали полторы сотни телят и целое клеверное поле. Снабдили немалыми финансами.

По полю были забиты колья, и телята оказались на привязи. Думалось ладно: кончится клевер на одном месте, перебил кол на другое  -  и вся забота. По осени останется лишь суммировать привесы и посчитать прибыль.

Но пока проматывали финансы, про телят не вспоминали. А они в кругу, насколько дозволяла верёвка,  съели всё до последней былинки, с землёю пополам выгрызли паутинки корешков. В предсмертных муках, лёжа, из последних сил высунутым языком тянулись к зеленому цветущему клеверу, на который почти у самого носа садились весёлые беззаботные птички. Среди оазиса привязь  обернулась лобным местом.

Сдаётся, многие из нас тоже на своеобразной привязи. При окрестном вроде бы родном богатстве мы посажены на мизерную пенсию: околеть не околеешь, но жизни невзвидишь.

 

ХОРОШО, КОГДА В МЕРУ

Аккуратненький мужичок, вынося коврики, половички,  от дома удалялся как можно дальше и там выбивал их. Если случался порыв ветра, он пережидал его, чтобы, пыль не отнесло к дому. Пыли в его вещах, в общем-то, не было, но он всё равно  выколачивал их часто и подолгу.

Глядя на него, подумалось: «От такого аккуратиста жена сбежит: жизнь превратить в сплошное вытирание и вытряхивание  - белый свет померкнет».

И вправду, семья распалась. Его бывшая жена потом жаловалась:

Закаял: ложки по пять раз перемывать заставлял.

 

СТОЯ НА КОЛЕНЯХ

В далеком от Москвы областном центре проводилось большое писательское мероприятие, на котором главным «генералом» был популярный литературный мэтр. В президиуме он показался ненадолго. И к этому отнеслись с пониманием: накануне он перенёс тяжелую операцию. С пониманием отнеслись и к тому, что  уезжал он раньше времени. В таком положении долгая командировка  -  не под силу.

Полностью было оплачено купе «СВ», пошли навстречу его желанию  -  ехать без попутчика. Попрощаться с ним перед дорогой явился областной писательский начальник. Как и подобает провинциалу, в дверь он постучал тихо, просительно. Постоял, подождал и напомнил о себе  уже погромче. Затем решился:  открыл дверь. И чуть, было, не наступил на московского гостя.

Купе было завалено коробками, громоздкими бумажными упаковками. Стоя на коленях, хозяин купе вскрывал очередную коробку, вынимал оттуда хрустальную вазу или салатницу, внимательно оглядывал, аккуратно возвращал в коробку и опускал в открытый рундук. Местный хрустальный завод, судя по всему, не досчитался многих своих музейных экспонатов. Областное начальство не устояло перед знаменитым литератором, одарило по-царски.

Провинциальный писательский начальник незаметно задвинул дверь на место. А, сойдя на землю, в первой же забегаловке мстительно напился.

В том же месяце центральные газеты сообщили, что после тяжелой болезни скончался имярек. Под некрологом подписи самых известных в стране людей.

 Господи, прости нас.

 Theo Hoinhavannga