/Cỏn con một sợi lông mày. Mà đem cột trái đất này vào anh/ Thơ Trần Mạnh Hảo

VIDEO

HỖ TRỢ

QUẢNG CÁO

LỊCH

LIÊN KẾT

Văn xuôi

ПОЕЗДКА В КОНЦЕ ГОДА - “Chuyến đi cuối năm”

В душе он молил, чтобы стаи султанок с красной короной на голове быстрее вернулись к нему, неся с собой удачу и благополучие,...

“Chuyến đi cuối năm” – Truyện ngắn song ngữ Việt - Nga

Dịch giả: Igor Britov 


Ngoài ấy là biển. Biển đang thở. Bãi bờ đang thở. Những nhịp thở trầm quyện nồng nàn. Mặt trời đang nhô lên sưởi ấm tất cả. Tiếng chuông nhà thờ từ trong các làng ngân nga nhè nhẹ. Lặng đứng ngẩn ngơ giữa một vùng trời nước vắng vẻ. Mùi bùn mặn làm anh thấy ngất ngây say. Lòng anh thầm thì gọi đàn sít mào đỏ sớm quay về với anh, với mùa màng, với những năm tháng sao mà lắm nhiêu khê thế này.

CHUYẾN ĐI CUỐI NĂM

- Đỗ Chu - 

 

 Bác Kiên một tay chống điếu cày, tay kia cầm chiếc đóm đang cháy dở. Đã là chiếc đóm thứ ba rồi mà bác vẫn chưa hút xong điếu thuốc. Bác còn đang há miệng lắng nghe Lăng kể chuyện.

- Lạy chúa tôi, khéo loạn to mất - Bác dụi đóm, kêu tướng lên. Thoạt đầu nghe nói sinh thái đang bị tàn phá, tôi chẳng hiểu ý tứ là thế nào, con người nghĩ ra lắm sự quái gở, nó dám làm đủ mọi chuyện khủng khiếp. Tôi từng đã nghe có cá heo được huấn luyện đánh thuỷ lôi như đặc công, nay lại thấy bồ câu mang bạch phiến, đại bàng mang máy ghi âm... Thế chú định ở lại đây bao lâu nào, mười ngày thôi, mười ngày e vội quá. Thôi thì cứ nghỉ lại nhà chúng tôi, năm hết Tết đến mấy tay cán bộ địa phương anh nào cũng hớt hải bận bịu, hay nhất là chú cứ ở lại đây.

Lăng đang chuẩn bị bảo vệ luận án tiến sĩ, anh đi chuyến này là mong tìm kiếm thêm chút ít hiểu biết nhằm bổ sung cho bản luận án đó. Anh là giảng viên khoa sinh thái học trường Đại học quốc gia. Bạn bè thân quen thì thích gọi anh là thằng Lăng "chim học". Là vì anh khá am tường về các loài chim, đã có sách viết về chim và đặc biệt là rất yêu chim. Giờ anh lại đang muốn phân họ các loài chim ở đồng bằng Bắc bộ. Đây là một đề tài thuộc chuyên môn hẹp, do vậy cần tỉ mỉ và sâu. Phàm ở đời đã định phân loại cái gì là y như rằng sẽ phải tập hợp và so sánh chúng, mà một khi đã tập hợp và so sánh thì rất dễ lầm lỗi, có khi lầm lỗi suốt đời. Nhưng cũng chớ có quá lo sợ, bởi vì đối tượng nghiên cứu ở đây không phải là con người mà là những chú chim, do vậy nếu có sao thì bất quá cũng chỉ là một sự lầm lẫn viển vông mà thôi. Chẳng thế mà xung quanh không ai thấy Lăng là một phần tử đáng xem là nguy hại, họ hoàn toàn yên tâm về anh.

Duy chỉ có Kim Thúy, vợ anh là hay phàn nàn về chồng mà thôi. Hình như không có bà vợ nào lại không thích phàn nàn về chồng mình, vì cũng rất ít ông chồng có thể khiến các bà vừa lòng. Các bà xem đó là đối tượng để tấn công, tấn công liên tục và không khoan nhượng. Hạnh phúc chính là tấn công, họ rỉ tai nhau như vậy. Và nói chung là họ luôn thắng lợi. Khi biết Lăng sắp đùng đùng bỏ nhà đi giữa lúc thiên hạ đang cắm mặt lo kiếm Tết, Kim Thuý giậm chân, hai tay chống nạnh, miệng gầm gừ như một con báo đói:

- Lại nổi cơn gàn rồi. Trốn vợ mà chui vào rừng vào núi, bò bò nấp nấp, rình rập suốt ngày để mong thấy một con chim! Còn có cái nghề nào oái oăm hơn cái nghề anh chọn không? Chả hiểu sao Nhà nước lại ngớ ngẩn bỏ tiền trả lương cho anh, trong mọi sự dại dột ở đời thì dại dột nhất là đã nuôi báo cô mấy ông khoa học. Nếu tôi mà có quyền sinh quyền sát trong tay thì tôi bỏ tiền của ra đầu tư cho các nhà văn cơ, chính họ mới là những người đang tích cực xúm vào cải tạo môi trường sinh thái chứ không phải mấy ngài đâu. Sinh thái xã hội thời mở cửa là thứ sinh thái có hơi bị hấp dẫn, văn chương thời mở cửa là thứ văn chương có hơi bị cực kỳ, đọc đến trang nào cũng chỉ muốn ôm mặt khóc rú lên. Năm nào cũng thấy có những tin sốt dẻo, năm nào cũng có những thành tựu tuyệt cú mèo.

Nói vậy thôi chứ ở đời có vợ nào là vợ chẳng thương chồng. Cho nên Kim Thuý dù uất nghẹn họng vẫn còn dư tỉnh táo để kịp dúi vào tay chồng một cuốn sách nặng như một hòn gạch chỉ đúng vào lúc anh hoang mang xách túi chạy ra khỏi cửa. Một cuốn sách nặng như một hòn gạch thì tất nhiên phải là một tác phẩm lớn. Chỉ những gã bất tài bất tướng mới chịu viết những câu ngăn ngắn mà thôi. Vừa tiễn chân chồng ra ga, cô vừa tranh thủ xả hơi:

- Đây là cuốn tiểu thuyết "Nỗi buồn của em", giải thưởng "Bọ xít vàng" năm nay đấy anh nhé! Nó sắp được dịch ra toàn thế giới. Mang tiếng là người cầm bút lúc này mà không biết chửi bới phanh phui, không biết dùng cán bút làm đòn xoay xở thì có họa là ngớ ngẩn. Anh nên cẩn thận khi mở ra đọc vì nó đúng là một quả bom dư luận đấy chứ không phải chuyện đùa đâu. Anh hay lang thang ở những chỗ quê mùa, lại ít đọc là dễ thành lú lẫn lắm. Nói thật nhé, em thấy chả có cái nghề nào lại dễ kiếm tiền hơn nghề văn lúc này đâu anh ạ. Làm cái nghề ấy giả dụ có đi xin đi chọc người khác cũng có thể được tiền. Con bạn em, tác giả cuốn sách này ấy mà, nó vốn chỉ là một con bé ngồi đan len trên phố Hàng Mắm, rồi lớn lên thì tếch đi lấy chồng. Mấy năm gần đây, chẳng hiểu vì sao, có lẽ là vì đã chửi mẹ chồng, nên nó bị thằng chồng dắt ra toà ly dị. Thân gái mà không chồng thì trước mắt chỉ còn hai con đường, một là treo cổ,  hai là tìm mọi cách len lỏi tới làng văn nghệ. Nó quyết định chẳng tội gì mà chết, phải đứng lên cầm bút đòi quyền sống. Rồi nó rủ em cùng làm đơn xin vào học một trường viết văn, Hà Nội có tới mấy trường dạy viết văn anh hiểu không. Nhưng dạo đó em còn đang ngu lâu nên em đã không nghe nó. Mấy ông thầy trường đó thật quá là nhiệt tình, có một ông tấp ta tấp tểnh ngày nào cũng tới động viên em nên chịu khó vào học, ông ấy lắp bắp bảo em là một đứa có thiên bẩm, viết văn cần nhất là phải có thiên bẩm. Người ta thì chân thành mà mình lại nỡ ngờ vực cho họ là một lũ mẹ mìn, thế là toi mất một dịp may. Nhưng cũng chưa muộn, thiên bẩm chưa dùng thì vẫn còn đấy, cho nên sang năm em sẽ viết cho anh coi. Tranh thủ lúc giáp Tết, em làm nốt mấy phi vụ này đã, xong xuôi em nhất định phải bắt tay vào chơi một cú tiểu thuyết. Viết như con bạn em thì anh bảo em đã kém cạnh gì. Có một ông lớn đã hứa sẽ cung cấp tư liệu cho em. Họ là những người chọc trời khuấy nước, cho nên chỉ cần hắt xì hơi một cái là nhà văn viết cả năm chẳng hết. Mà lại sang lây, cũng bõ một đời cầm bút. Anh hãy đợi đấy, con vợ anh không phải tay vừa đâu. Công ty "Nguduha" của em lần này làm luôn cả việc buôn bán văn học.

Phải lắm! Điều ấy thì Lăng có thể tin. Gì chứ để góp phần làm mất cân bằng sinh thái thì em là một tay có cỡ.

Ngay từ hôm đầu về sống với nhau, anh đã thấy ngay Kim Thuý nào phải tay vừa. Chẳng qua anh vốn vẫn là một thằng hấp lìm khờ khạo, suốt đời chỉ biết đến những gì trên mây trên gió, còn vướng vào việc đời là quáng quàng như gà mắc tóc. Sang năm có lẽ cả Lăng nữa cũng sẽ viết văn. Cả nhà mình, cả thành phố mình sẽ cùng nhau viết văn, và như Thuý nói thì lúc đó chả còn ai đói nữa, ai cũng sẽ có cái để bốc bải vào mồm. Chao ôi, chỉ nghĩ vậy cũng đã đủ thấy là danh giá.


***

Hoá ra, vấn đề môi trường sinh thái lại là vấn đề quá rộng lớn và cũng quá nan giải. Càng nghĩ, Lăng càng thấy con đường mà mình đang đâm đầu vào là hết sức rối rắm và có thể dẫn đến những tệ hại khôn lường.

 Nó không phải chỉ là chuyện phân họ các loài chim, cũng không phải chỉ là chuyện hiệu ứng lồng kính, sự sụt lở của tầng ôzôn trong khí quyển hay các đại dương bị ô nhiễm hoặc các lục địa bị xói mòn cạn kiệt. Nó vẫn là chuyện con người, là sự rồ dại khó bảo của giống người đang sống ở khắp nơi.

Ra tới ga Hàng Cỏ, lúc sắp lên tàu mà Thúy nào đã chịu buông tha cho anh, cô ấy đòi phải ôm hôn nhau trước lúc tạm biệt. Chỉ còn thiếu nước không tìm nổi cái lỗ để chui xuống cho rảnh. Anh chợt nhớ tới câu chuyện của một nhà hiền triết La Mã nọ, trước lúc chết đã gửi cho bạo chúa Nê-rông một bức thư, trong thư ông đã châm biếm kẻ độc tài, nếu được phép cầu xin bệ hạ một ân huệ cuối cùng thì thần chỉ dám tâu bày thế này, bệ hạ là người quyền khuynh thiên hạ, muốn làm gì cũng được, bệ hạ cứ làm các cuộc chiến tranh, cứ giết, cứ đốt, nhưng cúi xin bệ hạ đừng làm thơ nữa, thần lấy làm hổ thẹn mỗi khi phải nghe thơ của bệ hạ.

Nếu có thể được dặn dò người vợ trẻ của mình một lời chân thành thì có lẽ Lăng cũng sẽ nói một câu gì đó tương tự như vậy. Anh cầu xin em chớ có viết văn làm gì, công việc đó thực sự sẽ là một tai họa cho cái tổ ấm vừa mới xây dựng của hai ta, em cứ làm kinh tế, cứ đi buôn, cứ tham gia mọi hoạt động xã hội, nhưng cầm bút viết văn thì chớ! Bởi vì tuy lười đọc nhưng anh cũng đã có dịp nhòm vào một vài cuốn sách in mấy năm nay rồi, anh có thể nói toạc ra rằng, một là anh ngu dại hai là chính họ.

Bây giờ Lăng ngồi đây, một mình một bóng trong căn nhà tranh ở một làng ven biển. Vợ chồng bác Kiên dành cho anh một khoảng tự do hoàn toàn, các nhà khoa học phải có chỗ yên tĩnh để làm việc, thời gian đối với họ là vàng ngọc. Bác đã nói với vợ con như vậy.

Hai vợ chồng bác suốt ngày cặm cụi ngoài đồng, đang là vụ cấy chiêm, phải cấy gấp để khi ngẩng lên là đã thấy Tết. Sau lưng họ là một đội ngũ kế thừa sự nghiệp khá đông đảo, hai trai ba gái, phải cái bọn trẻ đang còn nhỏ quá. Thằng anh cả tóc tai bám đầy bùn đất, mới chỉ biết nhảy lên chiếc xe đạp kể từ cái hôm thi đậu vào trường cấp ba của huyện. Đứa út thì đúng là còn đang nấp sau lưng con chị, bọn chúng lỉnh đi đâu suốt ngày, suốt ngày tấp tểnh đợi Tết, đứa nào đứa nấy lấm lem mũi dãi.

Thành thử Lăng là người về đây để trông nom nhà cửa giúp họ. Nhà sinh thái học bày la liệt trên chiếc bàn gỗ ọp ẹp kê sát cửa sổ, nào tài liệu tham khảo, tiếng tây tiếng tàu, nào bút chì bút mực, tất nhiên có cả cuốn tiểu thuyết "Nỗi buồn của em" ngoài bìa có in hình một cô gái quên không mặc quần áo, tay nâng một bông hồng. Nó là đầu câu chuyện của các nhà đổi mới đang toan tính kiếm chác một cái gì đó thì phải.

Những chú ruồi chốc chốc lại lao thẳng vào mặt anh như những chiếc máy bay thần phong hồi thế chiến thứ hai, chúng nó muốn nhắc nhở với anh rằng hiện trạng sinh thái nơi đây là rất đáng lo ngại.

- Chỉ có tiếng chim là thiếu. Im ắng quá. Làng xóm giờ vắng vẻ tiếng chim hót. Thuở chị em chúng tôi đang còn con gái, đi một bước chim chóc nhảy theo một bước, chỉ lo vô ý giẫm vào chúng thì phải tội. Mùa gặt tháng mười là chim ngói, bồ nông. Mùa nước nổi là kền kền, mồng két, kịp đến lúc cày vỡ là khắp đồng ríu rít sáo đen, sáo sậu, những chú sáo mỏ vàng dưới làn cánh có chấm trắng, chúng đậu trên lưng những con trâu lững thững gặm cỏ.

Bác Kiên gái vạch vú cho con bú, nhẩn nha trò chuyện với Lăng. Mùi sữa hoi hoi thơm. Đứa bé vừa hít sữa vừa nhai vú mẹ chùn chụt. Giọng người đàn bà nghe khê nặng mà ấm. Dân biển gần muối mặn, tiếng nói không mấy mềm mỏng, nhưng được cái dễ gần, dễ tin.

Y như buổi đầu mới gặp Lăng, người chồng lại vẫn ngồi khoanh đùi trước thềm, tay chống điếu cày, tay cầm chiếc đóm tre ngâm đang bén lửa. Sức vóc anh vạm vỡ, nước da đen bóng như đồng hun, những mảng khối vừa thô nháp vừa rất đỗi hài hòa trên khuôn mặt vốn lầm lì. Nhưng một khi anh cất tiếng cười thì vẻ lầm lì lập tức vụt biến và cả gương mặt rạng rỡ ngay lên, rất hiếm gặp được ai có tiếng cười hồn hậu đến vậy.

Họ cùng lắng nghe tiếng sóng vỗ ầm ì phía bể. Có tiếng gì như tiếng vỏ đỗ nổ lép bép râm ran, một tiếng thở thật sâu, thật rộng, mơ hồ trong gió. Đấy chính là nước ròng. Con nước thuỷ triều đang ròng. Nó còn lên dần, lên cao dần, cho tới quá nửa đêm.

 

***

Vào mùa xuân năm con khỉ, năm Mậu Thân đó, chú Lăng có biết anh em chúng tôi đã ăn một cái Tết như thế nào không? Rạt cả lên rừng, ngày húp một vậc cháo. Mỗi tiểu đội chỉ được phép đổ ra đúng một bát gạo thôi, nước thì tha hồ, muốn ăn đặc cho vừa vừa, muốn mát ruột cứ việc gia thêm.

Tôi cõng thằng bạn trên lưng ròng rã nửa tháng trời, không sợ mình mệt mà chỉ lo nó chết. Nó bị mảnh pháo tiện mất một bàn chân. Lâu lâu, tôi lại phải đứng khựng lại nghe ngóng xem nó có còn thở nữa hay không.

Một hôm, tới phiên tôi nấu cháo, tôi nghĩ vân vi, đằng nào anh em mình cũng có thể chết, không chết vì bom đạn mà chết vì đói, vì ốm đau quá. Tôi đánh liều cầm cái xẻng men theo bờ suối, chỉ cần lật mấy gốc cỏ tranh lên là đã có giun, những chú giun rừng dài vừa bằng cái que cời bếp, lóng lánh như xà cừ. Tôi kiếm một lúc được đầy mũ sắt, mang ra suối mổ rửa sạch ruột rồi cứ lưỡi lê tôi thúc cho chúng nát nhão cả ra, vứt vào đó nhúm muối, mắt trước mắt sau tôi trút tuốt cả vào nồi cháo đang sôi sùng sục. Cả bọn xúm vào sì soạp húp, loáng cái hết veo, có cậu thấy ngon quá, chả kịp hỏi xem thứ cháo hôm nay là thứ cháo gì, dùng ngón tay vét sạch cả đáy nồi. Nhưng khi tôi vừa đưa thìa cháo lên miệng thằng bạn thì nó nhăn ngay mặt, nó nhìn tôi chằm chằm. Mày quấy cháo giun hả? Tôi gật đầu. Thì đã khác gì rươi ở nhà. Làm sao sống được mà cùng về với nhau là tốt rồi. Ở nhà rươi nấu với măng chua, ném thêm nắm lá thì là vào, ngon bằng tiến vua nhá. Còn nếu sang thì đúc rươi lẫn trứng và thịt nạc, bỏ ít vỏ quýt nữa... Tôi nói lảm nhảm một hồi nhưng nó chỉ húp nổi đến thìa cháo thứ ba là oẹ ra. Nó gạt tay tôi rồi thều thào: "Giun không là rươi được, không thể nào …!"

Rươi là rươi, rươi không thể là giun.  Thằng bạn tôi hôm ấy sắp chết còn cố nghển cổ lên mà cãi, nghĩ kỹ thì thấy nó có lý. Đấy là nó muốn trăng trối với tôi, đừng bao giờ để mình sa xuống sự xoàng xĩnh thấp hèn, phải sống sao cho không một đứa nào dám nhổ vào mặt mình, sống là rất khó, chết thì dễ. Nó là đứa tài trai nhất vùng, thử hỏi con gái làng này có mấy cô là không thầm mong ước có ngày được theo nó về nhà. Cô ấy nhà tôi là một ví dụ cụ thể. Cô ấy mê nó lắm, họ đã từng có dạo quấn với nhau như rươi đực, rươi cái vào tiết động trời. Mà thế là phải quá, sống như thế mới thật là sống, đám trẻ các anh, các chị bây giờ nom nhốn nháo vậy mà chưa chắc đã bằng một góc cái chúng tôi đã qua. Tôi từ mặt trận về, nó chẳng còn thì bà ấy mới chịu làm vợ tôi đấy thôi. Tôi tự biết mình là một đứa may mắn trên cõi đời này, kiếp người thật luẩn quẩn, cái may của người này lại là cái rủi, cái thiệt của kẻ khác.

- Chú là nhà chim học giả, nghe chú bàn luận thì ra chừng cũng là người hiểu nhiều, đi nhiều, vậy chứ chú đã bao giờ được tham dự một cuộc săn sít chưa đã. Sang xuân mời chú quay lại đây, chúng tôi sẽ dắt chú ra vùng cói ngoài cửa sông xem những đàn sít mào đỏ bay về, chú sẽ hiểu những con đà điểu châu Phi của chú cũng chả là đếch gì. Chú mà đuổi bắt nổi một con sít là vợ chồng tôi lập tức đứng ra làm mối gả ngay cho chú một cô vợ đẹp tuỳ chú chọn. Đã có vợ buôn bán trên thành phố rồi chứ gì, thì vớ thêm một cô vợ bé để lại đây lấy chỗ đi lại. Cá nục, tôm he chả bằng cái tè he vợ nhỏ.

Chú hãy hình dung những con sít từ ngoài biển sải đôi cánh rộng sà vào vùng cửa sông. Thoạt đầu chúng chỉ mới là những chấm đen, lấm tấm đen, rồi sau hàng lối hiện ra dần. Con đầu đàn bỗng cất bổng lên cao, nó quan sát nhận định địa hình, trong khi cả bầy bám đuổi nhau lượn vòng tròn bên dưới. Rồi bất thần, cả đàn theo hút con chỉ huy sà thấp, chớp mắt chúng đã biến trong lau sậy. Thế là sít đen mào đỏ đã về. Cả vùng rộn lên một niềm vui, không ai vội nói ra nhưng cứ nhìn vào ánh mắt long lanh của đám con trai con gái là đủ biết. Họ là những kẻ sắp được hưởng sự sung sướng tột bậc. Họ hướng mắt trông cả ra đồng, dỏng tai lên mà nghe ngóng. Bầy sít ngoài đó đang kêu, đang gào gọi nhau và chúng múa. Nhìn bầy sít từng đôi vờn múa với nhau thì không gì đẹp bằng. Giống công trong rừng múa bằng đuôi, hồi ở lính mắt tôi đã nhìn thấy. Nhưng thấm gì so với sít, sít múa bằng cánh, đôi cánh rập rờn vẫy đạp mềm mại khéo léo còn bằng mười các cô văn công. 

Chú thì chưa phải chạy đứt hơi bao giờ, nom chân tay chú mảnh dẻ học trò thế kia là tôi biết chú nhàn nhã từ bé. Trai gái ở đây thì khác, họ sống trong sóng gió, sống giữa bão táp, do vậy mà phải biết bơi, biết chạy sớm lắm. Đứa nào không biết bơi biết chạy thì khó làm người ở nơi này, mà cũng không nhập đàn nổi. Gọi là nơi đầu sóng ngọn gió mà.

Năm mới ở vùng chúng tôi mở đầu bằng cuộc đua đuổi sít. Đám con trai mười bảy, mười tám được các cụ già xua từ các làng ra đồng. Trai thì ở trần gân cốt nổi lên như thuồng luồng sắp qua lạch, gái thì cởi áo, trên ngực chỉ còn thấy có một dải yếm. Làng nào ở xứ này mà không có tháp chuông nhà thờ họ, các tháp chuông đứng trang nghiêm in hình trên nền trời xanh cũng là một ấn tượng đẹp của vùng chúng tôi. Nhớ lúc sắp mất, thằng bạn tôi nó nắm chặt lấy tay tôi, miệng mấp máy nhắc tới những cái tháp chuông, những tiếng chuông, những mùa đi vớt rươi và những cuộc săn bắt sít ngoài bãi. Nó thèm được thấy lại quê nhà.

Khi những tiếng chuông cùng nhau đổ dồn ấy là hiệu lệnh gọi đám trẻ rầm rập lao vào cánh bãi. Mất hút ở trong đó từ ngang trưa cho tới tận khuya. Tôi đã từng có lần bám theo bạn đuổi lũ sít như thế mà đành bỏ cuộc. Chúng nhanh lắm, vừa bay vừa lủi, có vồ được thì cũng chưa hẳn đã giữ nổi, là bởi chúng cựa rất mạnh, có thằng ôm được con sít vào lòng thì mặt mũi chân tay đã rách nát như bị chém. Mỏ sít, móng sít sắc như dao.

Chiều xuống, mặt trời nấp đằng sau các tháp chuông. Làng mạc chìm dần dưới ráng chiều rực rỡ. Rồi mặt sông tối sẫm, từng đôi trẻ nằm vật trong lau sậy, trong những bị cói ngập lút đầu. 

Nhưng mà vui vì chiến thắng, đã lập được công trạng, đã đuổi bắt được sít, đã bảo nhau lùa được chúng. Có một bí mật này mà dạo đó tôi đã không biết, ta không thể nào bắt nổi một con sít đâu nếu ta chỉ cậy mình có sức khoẻ. Muốn bắt nổi nó còn cần phải có một con bé thương anh, phải có một con bé chấm anh từ lâu rồi mà anh không biết, chính nó sẽ bám theo hút anh trong bờ bãi mênh mang kia và giúp anh xua lùa một con sít nào đó.

Đấy, bí mật là ở chỗ ấy, vậy mà tôi suốt tuổi trẻ đã không hiểu ra. Chỉ đến khi thằng bạn sắp qua đời nó mới cho biết, nó dặn tôi nếu có ngày trở về thì hãy tới tìm cô ấy - nhà tôi bây giờ và hỏi cô ấy hộ nó, liệu có còn nhớ cái buổi hai đứa cùng lùa một con sít mào đỏ ngoài bãi vắng chăng.

À thì là thế, họ đã từng có lần cùng nằm vật ra bên cạnh một con sít bị bắt chéo cánh. Con sít nằm đó mở mắt thao láo nhìn họ, kinh hoàng không rõ vì sao mình bị tóm cổ. Còn họ thì nhìn nhau mà cười, mà thở. Quấn chặt lấy nhau mà thở. Thở cho tới khuya, cho tới lúc trăng đã cao, khi con nước ròng dâng lên xô đẩy ồ ạt.

Suốt mấy ngày liền Lăng lang thang ngoài cửa sông. Vùng cửa sông tưởng vậy mà hóa ra có rất nhiều ô trũng đầm lầy. Nhiều khi anh phải xắn quần vòng vo lội tung bùn để tìm lối ra. Quả thật không dễ gì bắt nổi một con sít ở nơi này. Muốn sống được ở một nơi như thế này mà yếu đuối và dối trá là điều không thể có. Một nhánh lá ở đây cũng cứng và sắc như cưa, mỗi cọng rễ đều đâm bám vào đất một cách vững bền. Đến từng bước chân người cũng phải thế, nếu không thì ngã.

Hãy còn quá sớm khi nghĩ tới cái ngày đàn sít mào đỏ bay về. Mà Tết thì sắp đến rồi. Đã tới lúc sắp phải chia tay với vợ chồng bác Kiên và các cháu.

Cái Tết bao giờ cũng là một điểm hẹn thời gian. Đây là dịp để gia đình sum họp, cùng nhau nhân rộng những vui mừng đã tìm thấy trong một năm và để chia vợi những gì gọi là buồn phiền. Đời con người ta đâu dễ trút bỏ nổi một cái gì đã từng là gắn bó, là thân thiết. Cũng chẳng khác nào loài chim. Chúng đi tứ xứ kiếm ăn nhưng rồi đến một lúc vẫn biết gọi nhau tìm về chốn cũ. Mỗi loài đều có một quê hương của nó cho dù nơi ấy rất nghèo khó, cái tình của muôn loài sâu xa là vậy. Người có hồn người, đất đai cỏ cây đều có hồn của nó cả, để mất cái hồn ấy, để cái hồn ấy phiêu diêu hoảng hốt thì sinh thái hỗn loạn và khổ vô chừng. Gọi được nó về, hòa nhập được cùng nó thì sinh linh thuần thục lúng liếng. Cái hồn lúc tụ lúc tán, còn cái cốt thì bao giờ cũng cứng cáp kiên nhẫn, nó là xác của hồn. Tâm linh rối loạn là nguồn cơn của mọi sự mất cân bằng trong sinh thái tự nhiên và sinh thái xã hội. Mà con người hãy cứ liệu hồn, sự độ lượng chở che của trời đất dù to lớn cũng là có hạn, nó chỉ khẽ rùng mình là sự sống khó bền.

Vậy thì Lăng sẽ lại ra tàu, nay mai anh sẽ trở lại cái tổ không mấy ấm áp trên căn gác của ngôi nhà năm tầng kia. Anh sẽ về với Thúy. Về để lại tiếp tục nghe người vợ hiền thảo bàn về văn chương và cái công ty vô trách nhiệm vô hạn của cô. Về để chịu đau tai nhức óc mà nghe cô bé nhà bên vừa đạp chân vào tường vừa gào thét như một con dở: "Vắng anh là mất anh rồi, vẫn biết đứng lên là thấp hơn ngồi, giời ơi". 

Sự nổi tiếng thời này hóa ra cũng dễ dàng. Một cô gái đan len thất nghiệp cũng có thể giật giải văn chương nữa là. Thật giả đều loạn xị ngậu là vì cái cân giá trị với những tiêu chuẩn của nó cũng chả đủ độ tin cậy nữa rồi. Dẫu sao thì anh vẫn cứ phải quay về nơi ấy. Chính chuyến đi này đã mang lại cho anh nghị lực.

Anh tự biết mảnh bằng tiến sĩ lấy lúc nào nên lúc ấy, tuy vậy, để trở thành một nhà sinh thái đúng nghĩa thì còn lâu, còn tốn nhiều cơm gạo. Nhưng một hệ sinh thái thực sự, một hệ sinh thái hiếm thấy thì anh đã gặp ở nơi này. Không hiểu từ đâu, không hiểu bắt đầu từ sự run rủi nào mà linh tính mách bảo anh phải rời ngay cái thành phố đang rất đáng phàn nàn về môi trường sinh thái để đến đây, đến không chần chừ, dù chưa dám chắc chuyến đi đã mang lại cho mình một ý tưởng mới mẻ hoặc một phát hiện bất ngờ.

Những đợt gió bấc ào tới khiến Lăng rùng mình. Anh phóng tầm mắt nhìn ra cửa sông, nơi mấy cánh buồm vá chằng vá đụp đang căng phồng lên, chúng từ từ tiến vào những luồng lạch giữa lau cỏ.

Ngoài ấy là biển. Biển đang thở. Bãi bờ đang thở. Những nhịp thở trầm quyện nồng nàn. Mặt trời đang nhô lên sưởi ấm tất cả. Tiếng chuông nhà thờ từ trong các làng ngân nga nhè nhẹ. Lặng đứng ngẩn ngơ giữa một vùng trời nước vắng vẻ. Mùi bùn mặn làm anh thấy ngất ngây say. Lòng anh thầm thì gọi đàn sít mào đỏ sớm quay về với anh, với mùa màng, với những năm tháng sao mà lắm nhiêu khê thế này.

 

 

ПОЕЗДКА В КОНЦЕ ГОДА

До Тю 

Перевел Игорь Бритов

 

 

В одной руке дядюшка Киен держал концом вниз кальянную трубку из бамбука, а в другой -  почти наполовину сгоревшую лучину. Это была уже третья щепа, а он все еще никак не мог докурить трубку с первой набивкой. Так его увлек рассказ Ланга, которого он слушал с открытым ртом.

-  Боже ж ты мой, как бы катавасия не началась, -  встревожено воскликнул Киен и затушил лучину. – Со всех сторон слышу: экология нарушается. Раньше я никак не мог в толк взять, что это такое. Теперь-то понимаю, это сам человек придумывает разные ужасы, творит  чудовищные дела. Я слыхал, уже давно есть дельфины, обученные подводные мины подрывать, говорят, они у спецназа службу служат. Теперь вот идет молва о том, что голуби наркоту на себе переносят, а орлы летают со штукой такой, которая звук записывает … Ну что, ты решил долго здесь побыть? Десять дней всего, как ты тут. Боюсь, этого срока маловато будет. Чего уж там, отдохни у нас. Год завершается – праздник Тэт[1] начинается. Все чинуши где бы то ни было сейчас в хлопотах суетятся. Так что здесь оставайся, это будет лучше всего.

Ланг готовился к защите кандидатской диссертации. И эта поездка была предпринята им в надежде хоть немного пополнить свои знания, что пригодилось бы при написании научной работы. Он был преподавателем факультета экологии в госуниверситете. Близкие друзья прозвали его «Лангом-гулькиноведом». А все потому, что он отлично разбирался в классификации  птиц, написал книгу по орнитологии,  главное же – птицы были его большой любовью. Сейчас он намеревался распределить по видам птиц, обитающих в равнинной части Северного Вьетнама. Это -узкоспециализированная тема научной работы, и она требовала скрупулезности и глубокого анализа. Если берешься за систематизацию чего-либо, значит, необходимо собрать обширный материал и внимательно сравнить одно с другим. В ходе этой работы очень легко допустить ошибку. Иногда это бывает промашка, которая может повлиять  на всю дальнейшую жизнь ученого. Но в то же время не стоит уж слишком бояться этого, тем более когда объектом исследования является не человек, как в данном случае, а всего лишь милейшие птички. И даже если что-то и случится, то это, по крайней мере, будет всего лишь безобидная оплошность, только и всего. Именно поэтому в деревне никто и помыслить не мог, что Ланг может представлять окружающим какую-то опасность, и все были абсолютно спокойны по его поводу.

 Единственным человеком, который частенько выражал недовольство Лангом, была Ким Тхюи, его жена. Пожалуй, нет ни одной женщины, которой не доставляло бы удовольствия роптать на своего благоверного. А всё потому, что редко найдется мужчина, который способен угодить супруге. В понимании женщины муж – это объект для наступления, причем непрерывного наступления, и здесь не допускается примирение. Все счастье – в атаке. Об этом женщины любят посудачить друг с другом. И, в общем и целом, они всегда на этом фронте одерживают победы. Узнав, что Ланг вдруг решил уехать в столь неподходящий момент, когда все вокруг заняты хлопотами по подготовке к празднику Тэт[2], Ким Тхюи, топнув ногой и уперев руки в бока, зарычала, словно голодная пантера:

- Опять чудить начинаешь! Бросаешь жену, чтобы в джунгли утрепать, елозить там по земле и целыми днями, затаившись, валяться в кустах в надежде узреть какую-то пичугу!   Есть ли на свете еще более идиотская профессия, чем та, которую выбрал ты? В толк не возьму, с какой стати государство деньги на ветер бросает, выплачивая тебе зарплату. Среди всей дурости, что существует на белом свете, самая большая – содержать почем зря ученых мужей. Если б в моих руках была власть, то я бы вкладывала деньги в писателей.  Именно они сообща не покладая рук улучшают окружающую среду, а вовсе не вы, господа ученые. Во времена купи-продай экология общества стала как никогда привлекательной, и литература в эти самые времена купи-продай – это то, что нужно. Какой опус не прочитай сейчас, хочется закрыть лицо руками и рыдать над книгой. Каждый год писатели преподносят нам новые увлекательные истории, каждый год отмечен невероятными достижениями в литературе.

Женщина может наговорить все что угодно, но все таки нет на свете ни одной жены, которая не жалела бы своего мужа. Ким Тхюи, хоть и была охвачена гневом, однако не потеряла здравого рассудка. Она улучила момент, чтобы сунуть в руку своего благоверного тяжеленную, словно кирпич, книгу. Произошло это в то самое время, когда Ланг, схватив сумку, в панике убегал из дома. Еле поспевая за мужем, Ким Тхюи рассуждала про себя: «Если книга тяжеленная, как кирпич, значит, это должно быть большое серьезное произведение. Только бездарный тип способен на куцые и никчемные рассказики».  Провожая мужа на вокзал, она предвкушала, как сможет воспользоваться его отсутствием, чтобы расслабиться.

- Дорогой, это роман «Моя печаль», в этом году книга получила премию «Золотой клоп». Скоро этот роман будет переведен на все языки мира. Считается, если писатель не способен язвить и обличать, если для него перо так и не стало оружием, которое острее отточенных мечей, то он, по крайней мере, болван. Открыв эту книгу, постарайся вникнуть в текст.  Это настоящая литературная бомба, а не какая-то потешная вещица. Ты, милый, все больше якшаешься с неотесанной деревенщиной, мало читаешь хорошей литературы, поэтому можешь запросто отупеть. Скажу тебе, как есть: кроме писательства, я не вижу сейчас другой профессии, в которой было бы так легко срубить бабки. В этой профессии с выгодой можно заниматься и такими делами, как попрошайничество или шантаж. Моя подруга, автор вот этой самой книги, все свое детство провела на улице Хангмам, где, сидя с утра до вечера, что-то там вязала. А когда подросла, выскочила замуж. Несколько лет назад, ума не приложу почему, может, из-за того, что со свекровью вдрызг разругалась, муж поволок ее в суд разводиться. А если у женщины нет мужа, то у нее есть лишь два пути: первый – повеситься, второй – любым способом пробиться в литературу. Она решила, что рано еще себя хоронить, нужно восстать из пепла, взяться за перо и отстоять свое право на жизнь. Она меня уговаривала вместе с ней поступать в литературный институт. В Ханое немало вузов, где учат писать, ты знаешь об этом? Но тогда я была еще глупой, не послушалась ее. Там, куда она поступила, были, и вправду, очень любезные преподаватели. Один чуть ли не каждый день настойчиво подбивал меня идти учиться. Он всё лепетал, что у меня есть способности, а в литературе ведь божий дар - самое важное.  Все эти преды были чересчур участливы, отчего у меня закралось сомнение, а не шайка ли это, и в результате я прошляпила счастливый случай. Но еще не все потеряно. Нерастраченный талант никуда не исчезает. В следующем году я что-нибудь сочиню, ты еще услышишь обо мне. В эти предновогодние дни мне нужно довести до конца одно дельце, а после я непременно возьмусь за роман, это будет фурор. Ты-то ведь знаешь, я пишу ничуть не хуже моей подружки. Есть тут один дядька, который пообещал мне несколько сюжетов подбросить. Он один из тех, что стали земными богами, и ему раз плюнуть, чтобы прозаик мог весь год о чем-то писать.  К тому же частичка его славы и тебе достается. Так что можно не зря всю жизнь строчить книги.  Подожди, вот увидишь, твоя жена что-то значит в этой жизни! Моя  фирма «Нгудуха»  теперь будет торговать культурой.

Да уж! В это Ланг точно мог поверить. «В чем - в чем, а в том, что касается подрыва экологического равновесия, ты точно можешь себя проявить», - подумал он.

С первого дня их совместной жизни Ланг уяснил, что Ким Тхюи способна на многое. «А я всего лишь простофиля, всю жизнь только и витаю в облаках, в повседневной жизни веду себя неуклюже, как слон в посудной лавке. В следующем году, как знать, может, и  я тоже напишет книгу. Вся наша семья, весь наш город, все вместе мы будем писать книги. И как говорит Тхюи, тогда больше никто уже не будет голодать, у каждого будет, что положить в рот. Как же здорово, достаточно лишь подумать о писательстве, и ты чувствуешь себя уже знаменитым».

***

Видимо, охрана окружающей среды – это огромная и трудноразрешимая проблема. Чем больше Ланг об этом думал, тем яснее понимал, что тот путь, который он выбрал для себя и по которому ринулся сломя голову, оказался тернистым и может привести к непредсказуемым бедам. 

Проблема экологии – это не только необходимость систематизации видов птиц, она касается не просто парникового эффекта Земли, уменьшения озонового слоя атмосферы, загрязнения мирового океана или сокращения площади суши. Эта проблема все таки в первую очередь связана с человеком, с непоправимыми безумными действиями человечества на всей нашей планете.

На вокзале Хангко Тхюи все никак не отпускала мужа, хотя поезд вот-вот уже должен был тронуться в путь, она потребовала, чтобы, прежде чем расстаться, Ланг обнял ее и поцеловал. Ему хотелось провалиться сквозь землю от стыда и не терпелось поскорее избавиться от нее. Он вдруг вспомнил историю об одном мудреце времен Римской империи. Перед смертью тот направил тирану Нерону свое прошение. В этом послании он сардонически писал: «Если бы мне было позволено просить у тебя, цезарь, о последней милости, то я бы посмел молвить так: цезарь, у тебя вся власть над миром, делай все, что хочешь, объявляй войны, убивай, испепеляй города, но лишь об одном умоляю тебя, цезарь, не сочиняй больше поэм. Мне стыдно слушать твои стихи».  

Если бы Ланг посмел дать своей жене искреннее наставление, то, скорее всего, он сказал бы что-то вроде этого.  «Я умоляю тебя, не пиши никаких книг. Это будет настоящим бедствием для нашего с тобой семейного гнездышка, которое мы только что свили. Занимайся бизнесом, торгуй, участвуй в общественной деятельности – ради бога, но только ни в коем случае не берись за перо! Хотя я и ленюсь читать молодых дарований, однако все же мне довелось заглянуть в несколько романов, изданных в последние годы. И я могу сказать напрямик: либо я совершенно ничего не понимаю в жизни, либо идиоты они».  

 И вот теперь Ланг был здесь, в сельской хижине, крытой соломой, на берегу моря. Можно сказать, один-одинешенек. Киен и его жена предоставили гостю полную свободу и не досаждали ничем. «Ученым для работы нужно укромное местечко, время для них – это большая драгоценность», - поучал Киен супругу.

Они весь день трудились в поле, это было время посадки весеннего риса. Приходилось торопиться, иначе и в сам праздник Тэт спину не успеешь разогнуть. У них был целый отряд наследников – два сына и три дочки.  Но, к сожалению, ждать помощи от них было нечего, они были еще маленькие. Правда, один сын перешел в старшие классы. Но он учился в уездной школе, куда было далеко добираться, велосипед же ему смогли купить, только когда он сдал экзамены в старшую школу. И теперь у него волосы постоянно были в дорожной пыли. А младший сын был в том возрасте, когда дети еще прячутся за спинами старших сестренок. У всех у них вечно из носа текли сопли.  Всей гурьбой они удирали из дома и целый день пропадали бог знает где. Сейчас они сгорали от нетерпения в ожидании Тэта.

Вышло так, что Ланга приютили  в этой семье и он стал присматривать за домом. Полуразвалившийся деревянный стол, придвинутый к окну, наш эколог завалил справочной литературой на иностранных языках, среди книг в  беспорядке валялись карандаши и ручки, здесь же,  естественно, был и роман «Моя печаль», на обложке которого красовалась забывшая одеться девица с розой в руке. Для новаторов литературы почин с такой картинкой, видимо, - ради звонкой монеты.

Бойкие, словно реактивные самолеты второй мировой войны, мухи то и дело врезались в лицо Ланга, они, похоже, желали дать ему знать, что экологическая ситуация в этих краях вызывает тревогу.

- Чего тут не хватает, так это птичьих трелей. Вокруг гробовая тишина. В наших деревнях теперь и не знают, как птицы поют. А вот в мои детские годы идешь бывало, а вокруг тебя птахи прыгают, того и гляди ненароком наступишь на них, грешно было бы. В октябре при сборе урожая  вокруг - горлицы да пеликаны.   В сезон дождей на водоемы слетались чирки-свистунки, а в небе грифы парили. А как только пахать начинали, на полях был слышен щебет черных и черношейных скворцов, в их хоре звучали и голоса желтоклювых майн, у которых подкрылье черное в белую крапинку, они восседали на спинах буйволов, лениво щипавших траву, - неспешно делилась с Ланг своими воспоминаниями жена Киена, кормя грудью младенца. Вокруг витал запах грудного молока, такой непривычный для взрослого и такой вкусный для ребенка. Малыш, покусывая грудь матери, с чмоканьем сосал молоко. Голос женщины был уставшим и сиплым, но сколько в нем было тепла. У приморских жителей, насквозь пропитанных солью, голос несколько грубоват, однако в нем есть нотки, побуждающие к доверию и сближению.

В этот вечер, так же, как и в день знакомства с Лангом,  Киен сидел на веранде в позе лотоса,  в одной руке держа концом вниз кальянную трубку, а в другой -  горящую лучину из вымоченного бамбука. У него была крепкая фигура, кожа - темная, словно почерневшая бронза, лицо казалось грубоватым, и в то же время все на нем было соразмерным и гармоничным. При всем при том он производил впечатление бирюка. Но стоило ему засмеяться, и это впечатление тут же исчезало, лицо сияло благодушием, редко можно встретить человека, у которого был бы такой добродушный смех. 

Они наслаждались робким плеском морской волны. Ветер доносил какие-то неясные звуки: что-то треснуло, будто лопнул стручок гороха,  вдалеке слышался приглушенный гомон людей, а вот раздался глубокий и продолжительный вздох. Было время отлива. Вода уходила. Но в полночь она опять начнет постепенно возвращаться и наступать.

- Весной в год Обезьяны, в год Мау Тхан[3], знаешь, Ланг, как я с сослуживцами отметил праздник Тэт? Мы отступили в лес. На угощение была одна жидкая каша. На отделение нам выдавали лишь одну пиалу риса, а вот воды было вдоволь. Хочешь, чтоб каша погуще была, лей воды поменьше, а если желаешь желудок наполнить, делай кашу пожиже.

Полмесяца я таскал на закорках раненого товарища. Эта ноша меня не тяготила, я лишь сильно переживал, что он умрет. Ему осколком снаряда оторвало ступню. Время от времени я останавливался и, затаив дыхание, с тревогой прислушивался, дышит ли он еще.

Однажды, когда пришла моя очередь варить кашу, я вдруг подумал: рано или поздно каждый из нас может погибнуть, если не от бомбы, то от физических страданий или от голода. И тогда я решил осуществить один свой замысел. Взяв лопату, я пошел вдоль ручья туда, где рос тростник. Копнув там несколько раз, я извлек на свет божий червей. Лесные черви длинные, как кухонная кочерга, брюхо отливает перламутром. Я в миг набрал их целую каску. Потом выпотрошил, промыл в ручье и намял штыком. В получившуюся жижицу бросил щепотку соли. Озираясь по сторонам, украдкой вывалил все это в котелок с кипящей кашей. Когда взвод собрался на трапезу, то никто даже за ложку не взялся, все пили мою стряпню прямо из пиалы. Съели в мгновение ока, кто-то нахваливал, как вкусно! Даже не поинтересовались, что за каша сегодня была. А один солдатик пальцем собрал остатки каши со дна котелка, вычистив его до блеска.

Но когда я поднес ложку каши ко рту моего раненого товарища, он, смотря на меня в упор, поморщился от отвращения. «Ведь ты сварил кашу с червями?» Я кивнул головой, дескать да. И попытался оправдаться: «Они ничем не отличаются от морских червей[4], которых мы все ели дома! Нам всем во что бы то ни стало нужно выжить и вернуться в родную сторонку! Дома же мы варим морские черви с маринованными побегами бамбука и укропом. Получается царская еда! А кто побогаче, морских червей смешивает с яйцом, постной свининой, добавляет кожуру мандарина…» - вот так довольно долго я уговаривал своего сослуживца, но он смог проглотить лишь три ложки и его вырвало. Он отпихнул мою руку, укоряя слабеющим голосом: «Те и эти черви – не одно и то же! Нельзя сравнивать дерьмо с морскими червями!»

После этого у меня опустились руки, я сидел и смотрел, как угасает мой товарищ. Он потерял слишком много крови. В других обстоятельствах это ранение, верно уж, было бы пустяком. Поэтому злость брала оттого, что он умирал. Я до сих пор постоянно мучаюсь вопросом и не могу найти на него ответа: почему, едрит твою мать, он не смог съесть пиалу каши с червями, хотя от голода стоял на пороге смерти?  Сам он родом из приморских мест, где жители с детства не брезгают морскими червями. Для нас, мальчишек, обычным делом было тянуть в рот разные гадости и глотать их прямо живьем. Чего тут странного-то?! Поэтому и одежда, и постель, да всё в доме и на лодках источало зловонье.

Осенью, когда начинает меняться погода и приближается мучительный период похолодания, именно в это самое время морские черви из ила выбираются на поверхность воды, нужно лишь, взяв с собой плетеный сачок, идти и вылавливать их. Те, что с зеленым оттенком, – самцы, а розоватые  – это самки. Они обычно роятся на илистом дне, но в брачный период всплывают на водную поверхность и в лучах остуженного ветром солнца любовно льнут друг к другу. В сентябре-октябре они самые  вкусные. «С конца сентября в течение двух недель я каждый день отправляюсь на берег реки за кусочками алойного дерева[5] для тебя, моя любимая»[6].

Маленьких морских червей у нас обычно кличут «кусочками алойного дерева». Сами по себе это черви как черви, но если уметь их приготовить, то они такие же пахучие, как алойное дерево. С непривычки на них и смотреть-то противно, но они ценятся чуть ли не на вес золота. Семьи, где  рабочих рук не так много, наполняют корзины морскими червями, вешают их на коромысло и спешат в ближайший город. Но дойти до городского рынка не успевают, по дороге у них бойко всё раскупают.  В тех же домах, где есть кого от полевых работ оторвать без ущерба делу, снаряжают целую лодку с корзинами морских червей, и плывут они аж до самого Бакзянга или до Виньфу. А продав там свой товар, могут дом отстроить с черепичной крышей, это обычная история. Считается, что жить у моря на соленой земле – тяжко, но если не лениться, а работать не покладая рук, то придет время, и матушка-земля отблагодарит тебя со всей своей щедростью. 

«Морской червь – это морской червь, а не какой-то там дождевой. Нельзя сравнивать его с говном!» - вот так перед самой своей смертью продолжал отчаянно возражать в тот день мой товарищ, то и дело пытаясь приподнять голову. Если хорошенько подумать, то он был прав. Таким макаром он хотел  дать мне свой последний наказ: никогда не позволяй себе опуститься до низости, надо жить так, чтобы никто не посмел плюнуть тебе в лицо, жизнь – не шутка, смерть – пустяк.  Он был самым видным парнем во всей округе. Спрашивается, какая девушка в нашей деревне не имела охоты в душе выйти в один прекрасный день за него замуж? Вот и моя жена – наглядный тому пример. Она бредила им. И было время, когда они слиплись, как любовная пара морских червей в непогодь. Все, что говорил мой товарищ, так оно и должно быть. Жить надо именно так. У вас же, теперешней молодежи, хоть шуму от вас и много, но жизнь ни в какое сравнение с нашей не идет. Я вернулся домой с фронта, а он – нет. Только тогда его девушка смогла стать моей женой. Сам прекрасно понимаю, что я счастливый человек на этой земле. В людской жизни сплошная путаница: счастье одних оборачивается неудачами и потерями для других.

Ты вот зовешься орнитологом, слушая речи твои, я убедился, что ты во многом кумекаешь, много где бываешь, а скажи-ка, когда-нибудь ты охотился на султанку[7]?  Приглашаю тебя следующей весной вновь приехать сюда, мы поведем тебя к устью реки на заросшие осокой берега, чтобы ты смог посмотреть, как слетаются туда стаи султанок, этих красавиц с красным наростом на голове, тогда ты уразумеешь, что твои африканские страусы и рядом с ними не стояли. А если ты ухитришься поймать хоть одну султанку, то мы с женой сразу же сами позаботимся о твоей свадьбе с хорошенькой девушкой, какая тебе приглянется. Хоть у тебя и есть там, в городе, жена, она  в бизнесе, так ведь? Но пусть будет еще одна – младшая женушка, чтобы у тебя имелся кров не только там, но и здесь. Ничего желанней нет для мужчины, чем раскрытый бутон молодой жены. 

Представь себе, как с моря к устью реки, широко расправив крылья, летят султанки. Правда, сначала там, вдалеке, они кажутся лишь черными точками, потом точки превращаются в пятнышки, и постепенно на небе отчетливо вырисовывается вереница этих птиц.  Вожак вдруг взмывает ввысь и буквально замирает в воздухе, рассматривая из-под небес округу, а в это время стая его сородичей кружится в хороводе под ним. В какой-то момент, ни с того ни с сего, главарь камнем падает вниз, и вся  стая устремляется за ним. И глазом не успеваешь моргнуть, как птицы исчезают в камышах. Вот так обычно прилетает султанка с красной бляхой на голове.

Все вокруг радуются. Хоть никто и не говорит о своих чувствах, но всё понятно и так, достаточно лишь взглянуть в сияющие глаза парней и девчат. Они счастливы.  Их взгляды устремлены на луг, они внимательно наблюдают, что там происходит, прислушиваются к звукам, доносящимся с той стороны. А там стая султанок устроила перекличку и начала свои танцы. Нет ничего замечательнее, чем смотреть, как они, разделившись по парам, кружатся в танце. Будучи солдатом, мне довелось в лесу видеть, как, распушив хвосты, танцуют павлины. Но это ничто в сравнении с султанками. Они плавно помахивают крыльями и грациозно перебирают лапками, оставаясь на одном и том же месте.  Их движения в десять раз интереснее и лучше, чем у профессиональных артисток. Стоит хоть раз увидеть, как парят в танце султанки с распахнутыми крыльями, и ты понимаешь, что людям еще ох как далеко до вершин этого искусства. Они умеют лишь манерничать, вилять задом, трясти грудью и  выделывать другие непотребные и пошлые трюки у нас перед глазами. То же самое можно сказать и о популярных ныне певцах. Скажу тебе так, всякий раз, когда мне выпадает честь слушать этих самых товарищей певцов, я вдруг вспоминаю об услышанных в моих родных краях концертах султанок. Какой же у них голос! Не то что у нас, у людей. Слышишь певцов и думаешь, будто сейчас кого разодрать собираются. Да, согласен, песню порой называют оружием, такую, конечно, еще можно заставить себя послушать.

Тебе, по моему, не приходилось далеко бегать, гляжу, ноги у тебя  хилые, руки слабые, как у всех интеллигентов. К тяжелой физической работе с детства ты не приучен. А здесь у нас молодежь другая, жизнь их полна испытаний, живут от тайфуна до тайфуна, поэтому каждый с малых лет должен уметь и плавать, и бегать. Тому, кто этого не может делать, несладко приходится, и «своим» ему тут не стать. Об этих местах говорят: живешь как на вулкане.

Новый год у нас тут начинается с охоты на султанок. Старики посылают молодежь семнадцати-восемнадцати лет из деревень в луга.  Парни – в набедренных повязках, все тело в мышцах, они упругие и крепкие, как у водяных змей. Девицы снимают кофты, их грудь прикрывают лишь майки. В здешних краях нет ни одной деревни, в которой не было бы церкви с колокольней[8]. Представь, на фоне голубого неба величественно вырисовывается силуэт  колокольни, это потрясающее зрелище! Помню, перед смертью мой раненый товарищ  крепко сжал мою руку и  с дрожью на  губах стал вспоминать о колокольнях, колокольном звоне, о том, как  ходил вылавливать морских червей, как охотился на султанок. Ему очень хотелось вновь увидеть свои родные края…

И вот раздается колокольный звон – это сигнал к тому, чтобы деревенская молодежь гурьбой бросилась бежать в луга. Там она пропадает с обеда до самой ночи. Я как-то раз присоединился к юным охотникам на султанок, но очень скоро мне пришлось отказаться от этой затеи. Эти птицы такие быстрые, летают, да и по земле бегают так, что не угнаться за ними. А если поймаешь, то это еще не значит, что удержишь. Они такие сильные, что легко могут вырваться из рук. А у того, кому удается поймать султанку и удерживать ее, крепко прижав к груди, и лицо, и все тело оказываются ободранными, словно его собаки грызли. Клюв и когти у султанок острые, как заточенный кончик ножа. 

С наступлением вечера солнце прячется то за одной, то за другой колокольней. Деревни в округе постепенно тонут в ярком зареве заката.  И вот настает момент, когда вода в реке чернеет. Пары юношей и девушек от усталости валятся с ног в зарослях вымахавших выше человеческого роста камышей и осоки. Они никак не могут отдышаться. Кружатся и небо, и земля. Кажется, земля уходит из-под ног. Колокольни раскачиваются из стороны в сторону, солнце, как мячик, скачет, мерцая, по небу, из глаз будто сыплются искры, в ушах звенит так, что невозможно разобрать, кто что говорит, кто кого зовет.

Но они веселы и довольны, ведь им сопутствовала удача и был результат – они, объединившись в пары, смогли наловить султанок. Тогда я еще не знал, что секрет успеха в охоте на этих пернатых заключается именно в том, что нужно действовать вдвоем. Если же ты полагаешься исключительно на себя, свою силу и ловкость, тебе никогда не удастся поймать султанку. Нужно, чтобы рядом с тобой была любящая тебя девчонка, та, которая уже давно сделала свой выбор в твою пользу, пусть ты  об этом даже и не догадываешься. Именно она неотступно следует за тобой по убегающему за горизонт берегу реки и помогает тебе в погоне за птицей с красной меткой на голове.

В этом - вся хитрость. Я же в свои юношеские годы этого не допетрил. Этот секрет мне раскрыл мой друг, но уже перед своей смертью. Он велел мне, если я останусь в живых и смогу вернуться домой, отыскать его девушку, которая стала моей женой, и спросить ее, как это сделал бы он сам, помнит ли она еще тот день, когда они вместе охотились на султанок на пустынном берегу реки. 

Так вот оно что, оказывается, им довелось лежать вместе в траве рядом с пойманной султанкой, которой связали за спиной крылья.  Птица, вытаращив глаза, с ужасом смотрела на них, не понимая, за что ее наказали. А они, не отрывая взгляда друг от друга, смеялись и никак не могли отдышаться. Тесно прижавшись друг к другу, продолжали громко дышать. Их дыхание было слышно до поздней ночи.  Его смог заглушить лишь прилив, когда при высокой луне быстро и с шумом начала подниматься вода в реке[9].

В тот раз я всю ночь прошатался на берегу. Расстроившись из-за того, что день прошел зря, я сбился с пути и заблудился. Если ты не смог поймать султанку, бреди до дома и припадай к материнской груди. «Пилили-пилили, тому, кто сильный, достался королевский обед, а  тому, кто слаб, осталось лишь сосать мамкину грудь»[10]. Я еще не был мужчиной, я был пацаном-неудачником, и не было никого на свете, кто захотел бы ко мне прижаться».

***

Несколько дней подряд Ланг ходил к устью реки. В тех местах, где она впадала в море, оказалось очень много заболоченных участков. Часто, чтобы преодолеть их, ему приходилось высоко засучивать  брюки и шлепать по грязной жижи. Вот уж и вправду, не так-то просто поймать здесь султанку. Если ты хилый и не умеешь ладить с людьми, то не стоит и желать поселиться в этих краях. Каждая травинка тут твердая и острая, как пила, а корни глубоко впиваются в землю и надежно удерживают стебель. И человек должен ступать по такой земле твердо и уверенно, иначе неминуемо упадет.

Еще было слишком рано думать о том дне, когда сюда вернутся султанки. А вот Тэт уже был на носу. И приближался момент скорого расставания Ланга с супругами Киен и их детьми.

Тэт – это вечная точка пересечения прошлого и настоящего. Это хороший повод собраться всей семье вместе, чтобы обогатить друг друга нашедшими каждого из нас в завершившемся году радостями и разделить все то, что называется одним словом «печаль». Человеку нелегко расстаться с тем, с чем он был долгое время связан, что стало для него родным. У птиц точно так же. Они повсюду летают в поисках корма, но наступает момент, когда они, как-то сумев договориться друг с другом, возвращаются все вместе в родные края. У каждого живого существа есть своя родина, и пусть живется  там совсем несладко, однако привязанность к этим местам навсегда остается глубокой, так-то вот…

У человека есть душа, у земли, у растений, у всего на этом свете есть душа. Если лишиться души или если сама душа потеряет покой, то в природе начинается неразбериха, и невозможно вырваться из круговорота нескончаемых мучений. Если же упросить душу вернуться и жить в гармонии с ней, то вся живая природа наполняется красотой и силой. Душа то сжимается, то распахивается, а тело всегда остается прочным и стойким, оно – оболочка души. Источником дисбаланса в природе и обществе являются расшатанные духовные начала. Люди, берегитесь: великодушное покровительство земли-матушки огромно, но небезгранично. Стоит земле лишь слегка дрогнуть, и станет понятно, насколько хрупкой является наша жизнь.   

Так вот, Ланг на днях вновь сядет в поезд и вернется к родному очагу, правда, не такому-то  уж и теплому, - в свою квартиру, что на чердаке пятиэтажного дома. Вернется к Тхюи. Вернется, чтобы вновь внимать рассуждениям своей милейшей женушки о высокой литературе и деятельности ее компании с неограниченной безответственностью. Вернется, чтобы подвергнуть свои уши нестерпимому наслаждению – слушать, как   его супружница отбивает себе ритм, пиная стену ногой, и вопит во всю глотку, будто ошалелая: «Ты ушел, и я потеряла тебя. Ты встал и стал ниже, чем тогда, когда сидел. Боже ж ты мой!»[11]  Теперь рядом с ней не только толпы писателей и поэтов, но и  сборище художников и музыкантов. И вот это считается пением! Это самая настоящая дешевка, пошлятина, нотный разврат, разве можно назвать это музыкой?!

Нынче очень легко стать известным. Потерявшая работу вязальщица запросто может получить литературную премию. Подлинное и фальшивое перепуталось, критерии, по которым определяют ценности, больше не вызывают доверия. Тем не менее Ланг все же должен вернуться туда – в тот мир. Благо что эта поездка придала ему сил.

Он хорошо знал, что корочка кандидата наук может в любой момент пригодиться, при этом он понимал, что ему еще далеко до того, чтобы стать настоящим экологом, еще не один орешек придется на зуб положить, ведь не разгрызёшь орешка — не съешь и ядрышка. Именно в этих краях Ланг увидел, что такое настоящая гармония между человеком и окружающей средой. Это редко где можно встретить.  Он не мог объяснить себе, когда и по какой такой тайной причине решился вдруг рвануть сюда из города, где экология сегодня в столь плачевном состоянии. Ланг поехал, не раздумывая, хотя и не был уверен, что предпринятое путешествие обернется для него какой-нибудь новой идеей или неожиданным открытием.

От налетевшего порыва северного ветра Ланг задрожал. Он устремил свой взгляд к устью реки, где на нескольких лодках раздувались латаные-перелатаные паруса. Эти суденышки медленно продвигались по середине поросшей камышами реки.

А дальше раскинулась морская бездна. Она тяжело дышала, дышал и берег. Их дыхание наполняла глубокая страсть. Всплывавшее на горизонте солнце быстро нагревало все вокруг. Из соседних деревень доносился колокольный звон. Ланг, как завороженный, стоял среди этого раздолья природы. Он был опьянен солоноватым запахом земли и моря.  В душе он молил, чтобы стаи султанок с красной короной на голове  быстрее вернулись к нему, неся с собой удачу и благополучие, столь нужные сейчас, когда так много трудностей и суеты.  

 

 

Перевел Игорь Бритов

 


[1] Тэт – Новый год по лунному календарю. Не имеет строго фиксированной даты, «блуждающий» праздник, обычно приходится на январь-февраль.

[2] Обычно в Тэт  все члены семьи, где бы они ни находились, собираются вместе, чтобы отметить новогодний праздник.

[3] 1968 год.

[4] Вид многощетинковых червей, используемых во Вьетнаме в пищу.

[5] Алойное (орлиное) дерево – ароматическая древесина, используется как материал для благовонных курений при религиозных ритуалах.

[6] Цитата из вьетнамской народной песни.

[7] околоводная птица семейства пастушковых с ярким сине-голубым оперением

[8] Христиане-католики составляют во Вьетнаме 5-7% верующих. Многочисленные католические церкви, построенные французами во времена колониализма, остались целыми
и действующими.

[9] Речь идет о районе устья реки, впадающей в море.

[10] Вьетнамская детская песня.

[11] Переделанная строчка из популярной во Вьетнаме песни. 

Theo hoinhavanvn