/Rượu suông đắng nỗi nhớ nhà. Ta ngồi uống với mình ta hững hờ/ Thơ QUANG HUY

VIDEO

HỖ TRỢ

QUẢNG CÁO

LỊCH

LIÊN KẾT

VĂN HỌC QUỐC TẾ

НО МНЕ С ТОБОЙ ТЕПЛО… Nhưng nồng nàn em và anh

Жилинская Татьяна Геннадьевна – поэт, актриса, режиссер, бард.
Жилинская Татьяна Геннадьевна

НО МНЕ С ТОБОЙ ТЕПЛО…Из новых стихов
 
 

СОЛОМИНКА 
Казалось, нет спасения… 
Жалея и кляня,
Упрямое растение,
Прорывом сквозь меня,
Пронзает руку тонкую.
Сквозь боль разлук и встреч,
При жизни я --картонкою --
Пыталась уберечь
От ветра стебель рябенький
Листок от сквозняка…
А здесь, дружок мой слабенький,
Древесная тоска.
Давай, тянись к воробышку,
Что вздумал присмиреть.
Склевав надежды зёрнышко,
Решилась умереть.
Прескверное надгробие--
Зачем его на грудь?
Земная тьма недобрая,
Промозглый рыхлый путь.
Ни тропочки, ни щёлочки
На много-много лет.
Давай, моя метёлочка,
Увидим вместе свет!
Ты сильная, ты смелая!
Ты соком налилась.
Тяни за кожу белую,
Под ней угасла страсть.
Тебе – последней капелькой
Отдам порыв на жизнь.
Пробейся яркой крапинкой
И песней продержись
На две ладони просеки,
На три глотка воды,
Где дымчатые сосенки--
Защита от беды,
Тянись, моя соломинка,
Спасай меня, спасай…
С упорностью паломника,
Что дверцу ищет в рай.
И если все получится,
На свете погости.
Тянись, моя сподручница,
Твой час пришел – расти…

*** 
Сердобольные, отстаньте от меня.
У меня теперь не кожа, а броня.
От такой отрикошетит на авось,
И молитесь, чтобы мимо пронеслось.
У меня теперь не сердце, а гранит.
Ни жалеет, ни рыдает, ни болит.
Не зовет, не проклинает, а взамен
Нет напрасных слов и несуразных сцен.
У меня теперь не нервы, а канат.
Наплевать на то, кто прав, кто виноват.
И на мщение-прощенье наплевать.
У меня теперь что слово, то печать.
Припечатаю и знаю-- я права.
У меня теперь не чувства, а права.
Столько лет себя теряла, вот нашла…
Даже радуюсь, что молодость прошла…

***
Я дикая… Но мне с тобой тепло.
И я тебе к лицу. И это дико…
Ещё раз на вспотевшее стекло
Взглянуть глазами мертвой Эвридики…
И оживать…
Листая нотный стан,
И стаи слов, надмирных и свободных.
И принимать из множества пространств
Единственно возможное сегодня.
И приручаться, следом в след, таясь,
Страшась окликнуть, но желая света.
Веди меня, узнавший слово «страсть»
В гортанном крике павшего Поэта.
Вот руки, вот душа… В душе дыра…
Огромная... В ней демона пытали…
Я дикая, веди меня, пора…
В рассвет веди, а прочее – детали.
Не оглянись. 
Я – месть, я – крик, я – жгут, 
Я – "Посторонняя"  Жан-Поля Сартра…
Я дикая… Но я с тобой дышу,
И забываю, что не верю в завтра…

***
Нет вечерней звезды в онемелом раю:
Звали «муж» моего, а «женою» -- твою…
Невозможно друг к другу – осудит семья.
Что мой муж без меня, а жена без тебя…

Холод наших квартир, книг, вина, сигарет…
Строчки, письма, стихи, слезы, песни… И «Нет…»
Ты – не пишешь теперь, я теперь не пою.
Ты кроишь свой мирок… Я одежду крою...

ПАМЯТЬ
Вот и всё. Концерт окончен. Зачехлен гитарный трепет.
Дом бездомных престарелых вспомнил звук аплодисментов.
Мне теперь – к себе подобным, всё сутулей и нелепей,
К премиальным, подработкам, бестолковым документам…
………………………
Там они теряли память, находя ориентиры
В птичках, ноликах и точках, в звуках разных славных песен.
Снег все таял. Таял. Таял. Из простуженной квартиры
Чей-то пес устало лаял. Бисер плел лукавый Гессе.

А они теряли память. Птички зыркали проворно:
Может – крошка, может – кошка, где спасение найдется?
Точки в нолики стремились, и царапались повторно
Вверх по клеткам, по ступенькам, к самым классным старым теткам.

Тёток больше выживало. К ним терпимей бег по кругу.
Жаль, что дядьки, кошки, память – исчезали в мир прочтений.
Оставались звуки песен и, скажу тебе, как другу,
Оставались в результате очень многих предпочтений.

И желтели и жевались, и скрипели по линейкам…
Разлетались в пух и перья и потом взлетать боялись.
Тетки долго не сдавались, распевались на скамейках,
На кроватях, на кушетках, в майках, тапках, одеяле…

Это – орден, это – сила. 
Это – круг «к себе терпимых».
Это – синтез состояний, класс игры в «себе подобных».
Иллюстрация идеи, сопряженность одержимых,
Что теряли тихо память, извиняюсь за подробность.

Птички, нолики и точки помогали… и не очень.
Все же, память уходила к дядькам, кошкам и, прощайте…
Что-то с этим надо делать? 
Черкать лист поближе к ночи?
Но мы видим, даже песни 
не дают больших гарантий.

Да, мы знаем – даже песни. Даже нолики и точки.
Что-то с этим надо делать. Что-то я сейчас устала
Размышлять о том, что память нужно сматывать в моточки.
Тает снег, надела тапки, завернулась в одеяло…

Понимаю, что исчезну, принимаю, что возможно
Задержусь на этой грани, между кошкою и птицей.
На границе, там, где память правит правдою и ложью,
Между ноликом и точкой на истерзанной странице.

Извини, сентиментально рассказать не получилось.
И детали не надежны, и сюжета нет местами.
Дом бездомных престарелых – суетится чья-то милость.
Между возрастом и песней – там, где все теряют память.

БЫЧАРА
Нет, он не в детстве утонул. Ошибка, право…
Сперва мечтал достать луну – вмешалась мама.
Сначала с досточки сняла, чтоб не убился,
Потом ремня ему дала –  
«Учись!»
Учился…
У двух залетных блатаков – ругаться матом,
Шмонать карманы стариков, унизить взглядом.
Хамить, плеваться вслед тому, кто любит дело.
Растить копыта да клыки, чтоб «щёлкать» девок.
Деревню … Это он спалил, возможно, спьяну…
Кричали избы, блатари, молчала мама.
Ревела девочка в соплях, давясь угаром…
Он отвалялся на полях.
Он стал – бычара…
На пепелище подсобрал пять-семь цепочек,
Продал, рванулся за Урал.
Тут – много точек.
…………………………………
Он воротился, весь в перстнях, мол, строю храмы,

«Достали» бабы на сносях, и снится мама.
Мол, это озеро купил – хорош суглинок!
Курил, чесался у перил – вдруг выстрел в спину.
Бычара падал в пелену, хрипел упрямо.
Мычал, брыкался, шел ко дну
И видел маму…

ОПЫТ ПЕРЕЛОМА
Хватит кидать на пальцах: круг, треугольник, куб…
Солнце натёрло смальцем несколько снежных шуб.
Мех в суетливых искрах. Скрип от чужих шагов.
Но не сомкнулись кругом всхлипы друзей-врагов.
Стайка слепых и строчных, разношрифто́вых букв…
Кто разберет их почерк шепотом синих губ?
Холодно, мокро. Злая. Это – совсем не рай.
В ухо метель, играя, шёпчет мне: «Засыпай…»,
Бисером, рисом, ватой, чистящим порошком…
Кто-то, не виноватый, хлюпнет глухим смешком.
Видимо, поскользнувшись… 
Жаль, ведь хотел помочь.
В память о самом лучшем сердце царапнет ночь.
В угол слезу загонит, пальцы сомкнет в печать.
Кто-то зовет и стонет – лучше не отвечать.
Кто-то шажком активным, прочь от проблемы в ночь…
Кто-то, во всём повинный, будет тебя волочь
По пустырям овражным – воротникам зимы.
Станут многоэтажны жесты глухонемых.
Мимика, взгляды, окрик, смелость чужих квартир.
Где-то шумит и спорит прямоугольный мир.
Там, где коварно ломкий, старый седой февраль
Не подстелил соломки и не зажёг фонарь…

***
«Не садись в эти сани, девочка, не твои» –  
Убеждали врачи после теста на фэстриол*.
Это горе, поверь, не делится на двоих,
Да сегодня не страшно – всего лишь один укол.

А мужчины бегут, увы, от таких проблем.
Твой – не хуже, не лучше, нормален и без затей.
Глупо, ранние вы. Подумай, рискуешь всем!
Нарожаешь попозже здоровых других детей.

Улыбалась блаженно, хмурила резко бровь.
Восемнадцать всего, чем тут веру убьешь в любовь…

«Не мои были сани, Господи, ну зачем
На красивые сказочки юности поведясь…»
Начинается утро жестко, без лишних сцен.
Ведь за стенкой мычит двадцать лет человек дождя.

Это в фильмах он мил, спокоен, в болезни – крут.
И пешком – пол-страны, и не надо ему коня.
А в реале – жесткий, бессильный, бессонный труд,
Чтобы завтра, возможно, он мамой назвал меня…

Размышляла устало. Просила себя – держись.  
Тридцать восемь – не возраст, а мука длиною в жизнь.

Залезай в эти сани, деточка, и садись
Рядом с мамой. И пусть возмущенно потом галдят!
Небо звездами – в пояс, ветер, мятежность искр.
Мы поищем любовь, хорошо, человек дождя?

Да, сегодня не страшно – нужен один укол.
И весь мир – разноцветный, в нём мальчик умом берёт
На уроках! Позже – он будет гонять в футбол…
Залезай в эти сани, хороший мой, и – вперед…

Не поймут, осудят. 
Не надо, себе – не лги.
Хрупок лёд в полынье и круги по воде.  
Круги…
______
*История другой женщины. Но если ученые и найдут возможность тестирования сложных стадий аутизма – легче от этого не станет….

***
Люблю тебя, обворожитель мой,
И ты теперь люби меня такой.
С моей сумой, тоской и кутерьмой,
С большой котомкой за больной спиной.
Я твой укор, твой ропот и венец,
Ты искуситель, зрячий и слепец.
Не объяснить такое, никому…
Быть может, мы разгадываем тьму
Простой любовью без постылых фраз.
И кто-то вечность вымолит за нас.
Пусть будет наш порыв необратим…
Мы не умрём… 
Мы может быть взлетим…

МЕЛОДРАМАТИЧЕСКОЕ
Я забыла о времени, я пою,
Заселяю мелодию в нотный стан…
Скоро песни составят одну семью.
Ты пришёл, ты не слушаешь, ты устал…
«Самобытные жердочки», говоришь, 
«Каждой нотке – натурщице, свой покрой».
И в тебе просыпается злой малыш,
Напугавший фломастером нотный строй.
После резво, ножницами, на «ура!»
Мы, возможно, наделаем виражей.
До чего же заманчивая игра:
Кто ранимей, обидчивей, да быстрей…
Вот и крик…и пауза… дверью о стык…
Вот и вышел сердечный, и след простыл.
Я теперь с минутами – за воротник…
А часы убаюкиваю без крыл…
Не пою, ни радуюсь и ни грешу.
Не пою - придумываю наобум.
Доверяя контуры карандашу,
Намечаю модельный макет-костюм.
Не цепляясь паузами к мелочам,
Тот, в котором, не ссориться – не страдать.
Я тебя придумываю по ночам…
Я тебя впечатываю в тетрадь….

ТРИ ВРЕМЕНИ СПУСТЯ…
Три дождика спустя выводят на прогулку
И говорят: «…смотри на небо – всё пройдет…»
В тебе пока жива несчастная гуцулка,
И крошит синеву громила-самолёт.
Три молнии спустя еще немые птицы
Пытаются найти мелодии на слух.
В желании помочь решаешь помолиться,
И вдруг летят слова, и тополиный пух.
Три вечера спустя, спустя три непогоды
Берешь тепло руки и вдруг осознаёшь, 
Что нежен летний день и он рыжебородый.
На «плохо, как всегда» он вовсе не похож.
Три облака спустя мигнёшь ему украдкой.
Он будет сочинять три вечера подряд.
А дальше ты сама, склонившись над тетрадкой…
И слёзы, и цветы…
И чей-то новый взгляд…

***
Четыре темы: ненависть, любовь,
Жизнь или смерть… В ознобе и расплатах…
Я знаки выбираю – прекословь.
Веди на свет и звук, на вкус и запах…
Моё любвеобильное вчера, 
Моё не растревоженное завтра.
Веди на грех и риск, сквозь крик и страх,
За ту черту, откуда нет возврата.
Так интересно – что там… Миг стыда?
Дары? Упрёки? Фолиант ответов?
Сегодня я сказала тихо: «Да…»
Тому, кто самый… самый из поэтов…
Всех остальных – напрасно приручать,
Да и зачем? Отзывчивость не в моде.
И жизнь не стра… в ней некому страдать,
Когда одеты строки по погоде.
Мои – наги!..  Не чувствуя стыда,
Бредут с котомкой от беды до рая…
Сегодня я опять сказала: «Да…»,
Сегодня телом и душой нагая,
Листаю темы… Нечего листать – 
Всё выпукло, всё на одной ладони…
Ведёшь?.. Веди в запретные места,
До самой сладкой из моих агоний…

***
А время да … Оно неумолимо …
Уничтожает ласточкины гнёзда.
Колдует, ворожит, что слишком поздно…
И это поздно в нём неистребимо.
А прошлое-- не более, чем воздух.
Но вот сегодня, шепотом ранимым,
Хрустальный блик и трепетность ресницы,
Неровность рифмы, избранность петлицы
Пытаются строкой неуловимой
Мне подсказать, что время – умолимо…
И я пытаюсь …
Умоляю время…
Я на секунду время – умоляю
застыть на этом времени. Желая, 
Застыв, сейчас сказать: «Ты просто верь мне …»
… сказать сейчас … Назвать тебя «Любимый»,
… назвав сегодня именем «Любимый»,
… сегодня имя дать тебе, любимый, 
… и задыхаясь, выдохнуть: «Любимый…»
Пусть будет так – замрут сегодня будни,
Ты говорил, что свечи любишь – будут,
Ты любишь мягкость губ – и это будет,
И время лишь затем тебя разбудит, 
Чтобы опять сказать тебе: «Любимый…»

О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ
А солнечный свет – сед, а предавший друг – груб.
Последний куплет – спет, и тот еще фрукт – Брут.
Ссутулится весь в спесь, замрет на века – ах!
С попыткою влезть – жесть, в такие места – страх!
В сознание всех тех, что смогут в быту брать
Для сладких утех тел, ругаясь «в почем мать…».
Замесит помёт в мед и скажет: «Так свеж – ешь!»
Порыв на любовь – мертв, 
В депешах добра – брешь.
На совесть намёк – в сор, сомнения миг – в слив.
И шествует вздор - спор, и кружится крик - хрип.
И следом на так-сяк расплавится день в тень.
Символику драк в такт расскажет цена сцен.
А может быть, Брут – плут? 
А тот,  кто лукав – прав?
Пусть лихо хлестнет кнут, где правит парад правд.
Где столько, на раз, фраз-- толково солжет ложь.
Построив свою рать, из ножен достав нож,
И в спину вонзив страх.
Достойный ответ – смерть.
В ногах у любви – прах, в глазах у земли – медь.

***
Вчера остались тени от любви.
Сегодня вечер лозами обвит.
И тишина целует звезды в губы.
По всем карманам спрятались грехи,
Ты про себя мне что-нибудь солги,
Я стану нежной, хоть казалась – грубой…
Застыну в трех секундах от виска.
Как будто больше нечего сказать,
А надо бы – о чём-нибудь – попроще…
О том, что жду внезапного звонка,
Что к бренди рюмки нужно подыскать.
Но вечер… О – бродяжка-заговорщик!
Толкает в спину, ну же – прислонись,
Забудь вчера, сегодня – снова жизнь,
Живи сейчас и дальше – будь что будет…
А что там будет?.. Снова миражи…
Держи меня, хороший мой, держи 
Я не мечтала о подобном чуде.
А за окном «…о нравы, времена…» 
Мне завтра пролистают имена…
И я под каждым подпишусь не глядя…
Сегодня я тобой сотворена,
Струной дрожу, тобой одарена…
И отражаюсь во влюблённом взгляде…

СТРАХ
Февраль. Морозно. Стынут улицы. 
Грозятся путать и пугать…
Идешь, похожая на курицу,
Вслух поминая божью мать…
И слово грубое коверкая,
Спешишь юродиво просить,
Чтоб за углами характерными
Мигнуло фарами такси.
А сверху тряпка домотканая
Пробита дырками от звезд.
Идешь усталая, поганая,
Себя, ругая и мороз.
До одуренья пахнет жареным 
Кому-то ужин и тепло.
Скрипят качели, ты – с испариной
И мысль «опять – не повезло…»
А вечер снег сметает с лавочек,
Ехидно щерится подъезд,
В котором нет тоскливых лампочек
И не тоскливых тоже нет.
Нет никаких – лишь божий промысел…
Глаза у страха – велики…
Мелькнула тень… и слово скомкалось…
Ну, то, что было – про грехи…
Стоишь совсем остекленелая,
Решаешь – крикнуть, или нет…
А в темноте, закоренелое,
Уже шипит тебе «привет»…

***
В сезонное «сейчас» пришла зима без снега,
Як культавае “чэ” у вычварны матыў.
И ровно пять секунд от травли до побега
Отчетливым смешком – наградой за стихи.
А дзесці снег ідзе… ўсё наканавана --
И имя и судьба, и муха в янтаре.
Паслухай, я спяю пракураным сапрана
О том, что мелкий дождь наивен в декабре.
І зажуруся зноў, як быццам – вінавата
У тым што снег ідзе не зараз і ў прасак…
В том, что мою строфу, за грешное – расплату, 
На разных языках заставят написать.
Потребую счета, сочту себя капризной,
Зайдуся ад сумы, ўздыхну ад дуракоў…
И выйду вместе с той, раздвоенной отчизной,

Где ты всегда чужой, в любом из языков…

***
Лукавство в осень отпустив,
Присядешь рядом.
И взгляда ласковый мотив,
И тон помады
Подскажут: время для тепла,
Тепла и тела…
Как тихо осень за окном
Багряным тлела!
Ей кто-то тайное сказал:
«Грешат под крышей».
А там   и губы и глаза
Всё ближе, ближе…
А дальше … 
Дальше хоровод
Прикосновений.
Любви таинственный кроссворд,
Кроссворд сомнений…
Пусть будут!
Годы умалят
Значенье встречи.
И новой осенью – мускат,
Бокалы, свечи
Поставишь как-нибудь один,
Вздохнёшь напрасно.
И вспомнишь, здесь ты был любим,
Хватался страстно
Ладонью влажной за края
Простой кровати.
Моргал камин, краснел рояль…
И шепот:
«Хватит…»

***
Побег, погоня, поворот.
Луна в кровавый рог орет:
«Спасайтесь, люди!»
Опять приблизились рассвет
И миллиарды диких лет,
Где нас не будет.
Её надсадный, злой акцент
В культуры черный эпицентр
Ворвался нотой.
И стаи диких чужаков
Грозят охотой на волков.
Сюжет измотан.
Похоже, снова за флажки.
Потеет лезвие руки,
Но пальцы цепки.
Они учили сотни гамм,
Молились смутным временам,
Ломались в щепки.
Ни вместе, ни по одному
Они сейчас не предадут.
Вперед и с песней!
Нас сохранят любовь моя,
Многострадальная земля
И ленты лестниц.
С глубин морей на небеса,
Где ночью звёздная роса
Омоет ноги.
Там сможем выдохнуть-вздохнуть.
На землю выбрав новый путь,
Забыть итоги. 

СКВОЗНОЕ
Мир лгал про золото заката,
Играл до серебра рассвета.
Опять с ветвей слетало лето.
Сутуло, стыло, виновато
Каталось россыпью по крышам,
Цеплялось за смолу и трубы.
Пыталось, видимо, расслышать
Пост-скриптум, что шептали губы,
О том, что мир слетает в осень.
Исполосованный ветвями,
Он шелестел, что жалко бросить 
Все то, что хрустко под ногами.
Сквозняк трепал сухие космы,
Упорно и подобострастно,
Под сокровенные вопросы.
Рождались новые контрасты
Взаимно или беспардонно,
Мечты - наивные драконы -- 
Листом зубастым непорочно
Срывались, сыпались песочно,
Бесповоротно улетали.
И там, где травы пахнут мятой,
Играли в золоте заката
И про рассвет охотно лгали.

***
И были пальцы его – нектар,
дрожали струны…
И были губы его – нектар,
шептались руны…
И были слёзы его – нектар…
Порыв стон…
И был он…
И небо стало моим – жива,
дышали тени…
И небо стало моим – жива,
сошлись колени…
И нега стала моим – жива ,
Чиста, смела…
И я была…

ПАСЬЯНС
Над россыпями букв, синонимов и смыслов
Который день подряд играю в «позабыть».
Кичливый паучок, на ниточке повиснув,
Таращится на то, что называлось – быт.
Разруха в голове, парадные подъезды,
Вокзалы городов, и Бах, и Бог, и боль…
Я – тонкий рваный нерв, я -- волосок от бездны.
Я – тест на немоту, помноженный на ноль.
Возможно, тороплюсь раскладывать устало,
Витиеватый смысл взаимных парафраз.
Поверишь, я тебя до одури кричала,
Интимно – исподволь, публично – напоказ. 
А ты, как ты... Опять в порывах безупречен,
Сплошной широкий жест, добряк и балагур.
Но выбежать к тебе распахнутой навстречу
Сегодня не смогу и завтра не смогу.
О слове «никогда» лишь выдохну с натяжкой.
Его практиковать неволят с хрипотцой.
И щурится пасьянс раскиданных бумажек,
Рассматривая то, что раньше было мной.

***
И не смогут обмануть они стоглазого и коварного Аргуса!
Будет он в рифмах и ритмах тонуть, 
                                      захлёбываясь от полемики. 
Будет биться она со своей порядочностью, 
                                                        словно ветка с парусом.
И никогда ночью вместе им не открыть Америки…
…………………
Прелюдия – супер! Захватила обоих, как «Пикник на обочине».
Он молчал: «Только в твои приду погибать поля магнитные…»
И она щедро отдавала свои гениальные многоточия…
Оба страшно запутались: и ведомый кто, и проводник кто?

Чувства их мерили мятые ночи, шальные письма и скупые дни.
Оба боролись за место равных в историческом бесследии.
Но от непонимания на рифах мелочности гибли их корабли,
Пододвигая каждого к индивидуальной трагедии.

Её несорванные паруса свернулись веером в дуло с порохом,
Отсыревшим от воды морской: и не рвануть, и не высушить…
Он? Нет, не Сталкер. 
              И в чужой Зоне. 
                            За виртуальной шахматной … 
                                                                шорохом,
Ставит «мат» ей и себе,
                             мечтая искренне – только выжить бы…
И не могут обмануть они … стоглазого …

Жилинская Татьяна Геннадьевна – поэт, актриса, режиссер, бард. 
Дипломант и лауреат многочисленных Международных фестивалей и конкурсов в области литературы, член Союза писателей Беларуси. Автор нескольких поэтических сборников. Публиковалась в журналах «Новая Немига литературная» (Минск), «Молодая Гвардия» (Москва), «Литературный европеец» (Германия), «Невский Альманах» (Санкт-Петербург), на сайте «Российский писатель» и др. Лауреат международной литературной премии им. Николая Гоголя «Триумф». Работает старшим преподавателем кафедры «Теория и методика преподавания искусства» Белорусского государственного педагогического университета. 
 Живет в Минске.

Theo hoinhavannga