|
СОЛОМИНКА Казалось, нет спасения… Жалея и кляня, Упрямое растение, Прорывом сквозь меня, Пронзает руку тонкую. Сквозь боль разлук и встреч, При жизни я --картонкою -- Пыталась уберечь От ветра стебель рябенький Листок от сквозняка… А здесь, дружок мой слабенький, Древесная тоска. Давай, тянись к воробышку, Что вздумал присмиреть. Склевав надежды зёрнышко, Решилась умереть. Прескверное надгробие-- Зачем его на грудь? Земная тьма недобрая, Промозглый рыхлый путь. Ни тропочки, ни щёлочки На много-много лет. Давай, моя метёлочка, Увидим вместе свет! Ты сильная, ты смелая! Ты соком налилась. Тяни за кожу белую, Под ней угасла страсть. Тебе – последней капелькой Отдам порыв на жизнь. Пробейся яркой крапинкой И песней продержись На две ладони просеки, На три глотка воды, Где дымчатые сосенки-- Защита от беды, Тянись, моя соломинка, Спасай меня, спасай… С упорностью паломника, Что дверцу ищет в рай. И если все получится, На свете погости. Тянись, моя сподручница, Твой час пришел – расти…
*** Сердобольные, отстаньте от меня. У меня теперь не кожа, а броня. От такой отрикошетит на авось, И молитесь, чтобы мимо пронеслось. У меня теперь не сердце, а гранит. Ни жалеет, ни рыдает, ни болит. Не зовет, не проклинает, а взамен Нет напрасных слов и несуразных сцен. У меня теперь не нервы, а канат. Наплевать на то, кто прав, кто виноват. И на мщение-прощенье наплевать. У меня теперь что слово, то печать. Припечатаю и знаю-- я права. У меня теперь не чувства, а права. Столько лет себя теряла, вот нашла… Даже радуюсь, что молодость прошла…
*** Я дикая… Но мне с тобой тепло. И я тебе к лицу. И это дико… Ещё раз на вспотевшее стекло Взглянуть глазами мертвой Эвридики… И оживать… Листая нотный стан, И стаи слов, надмирных и свободных. И принимать из множества пространств Единственно возможное сегодня. И приручаться, следом в след, таясь, Страшась окликнуть, но желая света. Веди меня, узнавший слово «страсть» В гортанном крике павшего Поэта. Вот руки, вот душа… В душе дыра… Огромная... В ней демона пытали… Я дикая, веди меня, пора… В рассвет веди, а прочее – детали. Не оглянись. Я – месть, я – крик, я – жгут, Я – "Посторонняя" Жан-Поля Сартра… Я дикая… Но я с тобой дышу, И забываю, что не верю в завтра…
*** Нет вечерней звезды в онемелом раю: Звали «муж» моего, а «женою» -- твою… Невозможно друг к другу – осудит семья. Что мой муж без меня, а жена без тебя…
Холод наших квартир, книг, вина, сигарет… Строчки, письма, стихи, слезы, песни… И «Нет…» Ты – не пишешь теперь, я теперь не пою. Ты кроишь свой мирок… Я одежду крою...
ПАМЯТЬ Вот и всё. Концерт окончен. Зачехлен гитарный трепет. Дом бездомных престарелых вспомнил звук аплодисментов. Мне теперь – к себе подобным, всё сутулей и нелепей, К премиальным, подработкам, бестолковым документам… ……………………… Там они теряли память, находя ориентиры В птичках, ноликах и точках, в звуках разных славных песен. Снег все таял. Таял. Таял. Из простуженной квартиры Чей-то пес устало лаял. Бисер плел лукавый Гессе.
А они теряли память. Птички зыркали проворно: Может – крошка, может – кошка, где спасение найдется? Точки в нолики стремились, и царапались повторно Вверх по клеткам, по ступенькам, к самым классным старым теткам.
Тёток больше выживало. К ним терпимей бег по кругу. Жаль, что дядьки, кошки, память – исчезали в мир прочтений. Оставались звуки песен и, скажу тебе, как другу, Оставались в результате очень многих предпочтений.
И желтели и жевались, и скрипели по линейкам… Разлетались в пух и перья и потом взлетать боялись. Тетки долго не сдавались, распевались на скамейках, На кроватях, на кушетках, в майках, тапках, одеяле…
Это – орден, это – сила. Это – круг «к себе терпимых». Это – синтез состояний, класс игры в «себе подобных». Иллюстрация идеи, сопряженность одержимых, Что теряли тихо память, извиняюсь за подробность.
Птички, нолики и точки помогали… и не очень. Все же, память уходила к дядькам, кошкам и, прощайте… Что-то с этим надо делать? Черкать лист поближе к ночи? Но мы видим, даже песни не дают больших гарантий.
Да, мы знаем – даже песни. Даже нолики и точки. Что-то с этим надо делать. Что-то я сейчас устала Размышлять о том, что память нужно сматывать в моточки. Тает снег, надела тапки, завернулась в одеяло…
Понимаю, что исчезну, принимаю, что возможно Задержусь на этой грани, между кошкою и птицей. На границе, там, где память правит правдою и ложью, Между ноликом и точкой на истерзанной странице.
Извини, сентиментально рассказать не получилось. И детали не надежны, и сюжета нет местами. Дом бездомных престарелых – суетится чья-то милость. Между возрастом и песней – там, где все теряют память.
БЫЧАРА Нет, он не в детстве утонул. Ошибка, право… Сперва мечтал достать луну – вмешалась мама. Сначала с досточки сняла, чтоб не убился, Потом ремня ему дала – «Учись!» Учился… У двух залетных блатаков – ругаться матом, Шмонать карманы стариков, унизить взглядом. Хамить, плеваться вслед тому, кто любит дело. Растить копыта да клыки, чтоб «щёлкать» девок. Деревню … Это он спалил, возможно, спьяну… Кричали избы, блатари, молчала мама. Ревела девочка в соплях, давясь угаром… Он отвалялся на полях. Он стал – бычара… На пепелище подсобрал пять-семь цепочек, Продал, рванулся за Урал. Тут – много точек. ………………………………… Он воротился, весь в перстнях, мол, строю храмы,
«Достали» бабы на сносях, и снится мама. Мол, это озеро купил – хорош суглинок! Курил, чесался у перил – вдруг выстрел в спину. Бычара падал в пелену, хрипел упрямо. Мычал, брыкался, шел ко дну И видел маму…
ОПЫТ ПЕРЕЛОМА Хватит кидать на пальцах: круг, треугольник, куб… Солнце натёрло смальцем несколько снежных шуб. Мех в суетливых искрах. Скрип от чужих шагов. Но не сомкнулись кругом всхлипы друзей-врагов. Стайка слепых и строчных, разношрифто́вых букв… Кто разберет их почерк шепотом синих губ? Холодно, мокро. Злая. Это – совсем не рай. В ухо метель, играя, шёпчет мне: «Засыпай…», Бисером, рисом, ватой, чистящим порошком… Кто-то, не виноватый, хлюпнет глухим смешком. Видимо, поскользнувшись… Жаль, ведь хотел помочь. В память о самом лучшем сердце царапнет ночь. В угол слезу загонит, пальцы сомкнет в печать. Кто-то зовет и стонет – лучше не отвечать. Кто-то шажком активным, прочь от проблемы в ночь… Кто-то, во всём повинный, будет тебя волочь По пустырям овражным – воротникам зимы. Станут многоэтажны жесты глухонемых. Мимика, взгляды, окрик, смелость чужих квартир. Где-то шумит и спорит прямоугольный мир. Там, где коварно ломкий, старый седой февраль Не подстелил соломки и не зажёг фонарь…
*** «Не садись в эти сани, девочка, не твои» – Убеждали врачи после теста на фэстриол*. Это горе, поверь, не делится на двоих, Да сегодня не страшно – всего лишь один укол.
А мужчины бегут, увы, от таких проблем. Твой – не хуже, не лучше, нормален и без затей. Глупо, ранние вы. Подумай, рискуешь всем! Нарожаешь попозже здоровых других детей.
Улыбалась блаженно, хмурила резко бровь. Восемнадцать всего, чем тут веру убьешь в любовь…
«Не мои были сани, Господи, ну зачем На красивые сказочки юности поведясь…» Начинается утро жестко, без лишних сцен. Ведь за стенкой мычит двадцать лет человек дождя.
Это в фильмах он мил, спокоен, в болезни – крут. И пешком – пол-страны, и не надо ему коня. А в реале – жесткий, бессильный, бессонный труд, Чтобы завтра, возможно, он мамой назвал меня…
Размышляла устало. Просила себя – держись. Тридцать восемь – не возраст, а мука длиною в жизнь.
Залезай в эти сани, деточка, и садись Рядом с мамой. И пусть возмущенно потом галдят! Небо звездами – в пояс, ветер, мятежность искр. Мы поищем любовь, хорошо, человек дождя?
Да, сегодня не страшно – нужен один укол. И весь мир – разноцветный, в нём мальчик умом берёт На уроках! Позже – он будет гонять в футбол… Залезай в эти сани, хороший мой, и – вперед…
Не поймут, осудят. Не надо, себе – не лги. Хрупок лёд в полынье и круги по воде. Круги… ______ *История другой женщины. Но если ученые и найдут возможность тестирования сложных стадий аутизма – легче от этого не станет….
*** Люблю тебя, обворожитель мой, И ты теперь люби меня такой. С моей сумой, тоской и кутерьмой, С большой котомкой за больной спиной. Я твой укор, твой ропот и венец, Ты искуситель, зрячий и слепец. Не объяснить такое, никому… Быть может, мы разгадываем тьму Простой любовью без постылых фраз. И кто-то вечность вымолит за нас. Пусть будет наш порыв необратим… Мы не умрём… Мы может быть взлетим…
МЕЛОДРАМАТИЧЕСКОЕ Я забыла о времени, я пою, Заселяю мелодию в нотный стан… Скоро песни составят одну семью. Ты пришёл, ты не слушаешь, ты устал… «Самобытные жердочки», говоришь, «Каждой нотке – натурщице, свой покрой». И в тебе просыпается злой малыш, Напугавший фломастером нотный строй. После резво, ножницами, на «ура!» Мы, возможно, наделаем виражей. До чего же заманчивая игра: Кто ранимей, обидчивей, да быстрей… Вот и крик…и пауза… дверью о стык… Вот и вышел сердечный, и след простыл. Я теперь с минутами – за воротник… А часы убаюкиваю без крыл… Не пою, ни радуюсь и ни грешу. Не пою - придумываю наобум. Доверяя контуры карандашу, Намечаю модельный макет-костюм. Не цепляясь паузами к мелочам, Тот, в котором, не ссориться – не страдать. Я тебя придумываю по ночам… Я тебя впечатываю в тетрадь….
ТРИ ВРЕМЕНИ СПУСТЯ… Три дождика спустя выводят на прогулку И говорят: «…смотри на небо – всё пройдет…» В тебе пока жива несчастная гуцулка, И крошит синеву громила-самолёт. Три молнии спустя еще немые птицы Пытаются найти мелодии на слух. В желании помочь решаешь помолиться, И вдруг летят слова, и тополиный пух. Три вечера спустя, спустя три непогоды Берешь тепло руки и вдруг осознаёшь, Что нежен летний день и он рыжебородый. На «плохо, как всегда» он вовсе не похож. Три облака спустя мигнёшь ему украдкой. Он будет сочинять три вечера подряд. А дальше ты сама, склонившись над тетрадкой… И слёзы, и цветы… И чей-то новый взгляд…
|
*** Четыре темы: ненависть, любовь, Жизнь или смерть… В ознобе и расплатах… Я знаки выбираю – прекословь. Веди на свет и звук, на вкус и запах… Моё любвеобильное вчера, Моё не растревоженное завтра. Веди на грех и риск, сквозь крик и страх, За ту черту, откуда нет возврата. Так интересно – что там… Миг стыда? Дары? Упрёки? Фолиант ответов? Сегодня я сказала тихо: «Да…» Тому, кто самый… самый из поэтов… Всех остальных – напрасно приручать, Да и зачем? Отзывчивость не в моде. И жизнь не стра… в ней некому страдать, Когда одеты строки по погоде. Мои – наги!.. Не чувствуя стыда, Бредут с котомкой от беды до рая… Сегодня я опять сказала: «Да…», Сегодня телом и душой нагая, Листаю темы… Нечего листать – Всё выпукло, всё на одной ладони… Ведёшь?.. Веди в запретные места, До самой сладкой из моих агоний…
*** А время да … Оно неумолимо … Уничтожает ласточкины гнёзда. Колдует, ворожит, что слишком поздно… И это поздно в нём неистребимо. А прошлое-- не более, чем воздух. Но вот сегодня, шепотом ранимым, Хрустальный блик и трепетность ресницы, Неровность рифмы, избранность петлицы Пытаются строкой неуловимой Мне подсказать, что время – умолимо… И я пытаюсь … Умоляю время… Я на секунду время – умоляю застыть на этом времени. Желая, Застыв, сейчас сказать: «Ты просто верь мне …» … сказать сейчас … Назвать тебя «Любимый», … назвав сегодня именем «Любимый», … сегодня имя дать тебе, любимый, … и задыхаясь, выдохнуть: «Любимый…» Пусть будет так – замрут сегодня будни, Ты говорил, что свечи любишь – будут, Ты любишь мягкость губ – и это будет, И время лишь затем тебя разбудит, Чтобы опять сказать тебе: «Любимый…»
О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ А солнечный свет – сед, а предавший друг – груб. Последний куплет – спет, и тот еще фрукт – Брут. Ссутулится весь в спесь, замрет на века – ах! С попыткою влезть – жесть, в такие места – страх! В сознание всех тех, что смогут в быту брать Для сладких утех тел, ругаясь «в почем мать…». Замесит помёт в мед и скажет: «Так свеж – ешь!» Порыв на любовь – мертв, В депешах добра – брешь. На совесть намёк – в сор, сомнения миг – в слив. И шествует вздор - спор, и кружится крик - хрип. И следом на так-сяк расплавится день в тень. Символику драк в такт расскажет цена сцен. А может быть, Брут – плут? А тот, кто лукав – прав? Пусть лихо хлестнет кнут, где правит парад правд. Где столько, на раз, фраз-- толково солжет ложь. Построив свою рать, из ножен достав нож, И в спину вонзив страх. Достойный ответ – смерть. В ногах у любви – прах, в глазах у земли – медь.
*** Вчера остались тени от любви. Сегодня вечер лозами обвит. И тишина целует звезды в губы. По всем карманам спрятались грехи, Ты про себя мне что-нибудь солги, Я стану нежной, хоть казалась – грубой… Застыну в трех секундах от виска. Как будто больше нечего сказать, А надо бы – о чём-нибудь – попроще… О том, что жду внезапного звонка, Что к бренди рюмки нужно подыскать. Но вечер… О – бродяжка-заговорщик! Толкает в спину, ну же – прислонись, Забудь вчера, сегодня – снова жизнь, Живи сейчас и дальше – будь что будет… А что там будет?.. Снова миражи… Держи меня, хороший мой, держи Я не мечтала о подобном чуде. А за окном «…о нравы, времена…» Мне завтра пролистают имена… И я под каждым подпишусь не глядя… Сегодня я тобой сотворена, Струной дрожу, тобой одарена… И отражаюсь во влюблённом взгляде…
СТРАХ Февраль. Морозно. Стынут улицы. Грозятся путать и пугать… Идешь, похожая на курицу, Вслух поминая божью мать… И слово грубое коверкая, Спешишь юродиво просить, Чтоб за углами характерными Мигнуло фарами такси. А сверху тряпка домотканая Пробита дырками от звезд. Идешь усталая, поганая, Себя, ругая и мороз. До одуренья пахнет жареным Кому-то ужин и тепло. Скрипят качели, ты – с испариной И мысль «опять – не повезло…» А вечер снег сметает с лавочек, Ехидно щерится подъезд, В котором нет тоскливых лампочек И не тоскливых тоже нет. Нет никаких – лишь божий промысел… Глаза у страха – велики… Мелькнула тень… и слово скомкалось… Ну, то, что было – про грехи… Стоишь совсем остекленелая, Решаешь – крикнуть, или нет… А в темноте, закоренелое, Уже шипит тебе «привет»…
*** В сезонное «сейчас» пришла зима без снега, Як культавае “чэ” у вычварны матыў. И ровно пять секунд от травли до побега Отчетливым смешком – наградой за стихи. А дзесці снег ідзе… ўсё наканавана -- И имя и судьба, и муха в янтаре. Паслухай, я спяю пракураным сапрана О том, что мелкий дождь наивен в декабре. І зажуруся зноў, як быццам – вінавата У тым што снег ідзе не зараз і ў прасак… В том, что мою строфу, за грешное – расплату, На разных языках заставят написать. Потребую счета, сочту себя капризной, Зайдуся ад сумы, ўздыхну ад дуракоў… И выйду вместе с той, раздвоенной отчизной, Где ты всегда чужой, в любом из языков…
*** Лукавство в осень отпустив, Присядешь рядом. И взгляда ласковый мотив, И тон помады Подскажут: время для тепла, Тепла и тела… Как тихо осень за окном Багряным тлела! Ей кто-то тайное сказал: «Грешат под крышей». А там и губы и глаза Всё ближе, ближе… А дальше … Дальше хоровод Прикосновений. Любви таинственный кроссворд, Кроссворд сомнений… Пусть будут! Годы умалят Значенье встречи. И новой осенью – мускат, Бокалы, свечи Поставишь как-нибудь один, Вздохнёшь напрасно. И вспомнишь, здесь ты был любим, Хватался страстно Ладонью влажной за края Простой кровати. Моргал камин, краснел рояль… И шепот: «Хватит…»
*** Побег, погоня, поворот. Луна в кровавый рог орет: «Спасайтесь, люди!» Опять приблизились рассвет И миллиарды диких лет, Где нас не будет. Её надсадный, злой акцент В культуры черный эпицентр Ворвался нотой. И стаи диких чужаков Грозят охотой на волков. Сюжет измотан. Похоже, снова за флажки. Потеет лезвие руки, Но пальцы цепки. Они учили сотни гамм, Молились смутным временам, Ломались в щепки. Ни вместе, ни по одному Они сейчас не предадут. Вперед и с песней! Нас сохранят любовь моя, Многострадальная земля И ленты лестниц. С глубин морей на небеса, Где ночью звёздная роса Омоет ноги. Там сможем выдохнуть-вздохнуть. На землю выбрав новый путь, Забыть итоги.
СКВОЗНОЕ Мир лгал про золото заката, Играл до серебра рассвета. Опять с ветвей слетало лето. Сутуло, стыло, виновато Каталось россыпью по крышам, Цеплялось за смолу и трубы. Пыталось, видимо, расслышать Пост-скриптум, что шептали губы, О том, что мир слетает в осень. Исполосованный ветвями, Он шелестел, что жалко бросить Все то, что хрустко под ногами. Сквозняк трепал сухие космы, Упорно и подобострастно, Под сокровенные вопросы. Рождались новые контрасты Взаимно или беспардонно, Мечты - наивные драконы -- Листом зубастым непорочно Срывались, сыпались песочно, Бесповоротно улетали. И там, где травы пахнут мятой, Играли в золоте заката И про рассвет охотно лгали.
*** И были пальцы его – нектар, дрожали струны… И были губы его – нектар, шептались руны… И были слёзы его – нектар… Порыв стон… И был он… И небо стало моим – жива, дышали тени… И небо стало моим – жива, сошлись колени… И нега стала моим – жива , Чиста, смела… И я была…
ПАСЬЯНС Над россыпями букв, синонимов и смыслов Который день подряд играю в «позабыть». Кичливый паучок, на ниточке повиснув, Таращится на то, что называлось – быт. Разруха в голове, парадные подъезды, Вокзалы городов, и Бах, и Бог, и боль… Я – тонкий рваный нерв, я -- волосок от бездны. Я – тест на немоту, помноженный на ноль. Возможно, тороплюсь раскладывать устало, Витиеватый смысл взаимных парафраз. Поверишь, я тебя до одури кричала, Интимно – исподволь, публично – напоказ. А ты, как ты... Опять в порывах безупречен, Сплошной широкий жест, добряк и балагур. Но выбежать к тебе распахнутой навстречу Сегодня не смогу и завтра не смогу. О слове «никогда» лишь выдохну с натяжкой. Его практиковать неволят с хрипотцой. И щурится пасьянс раскиданных бумажек, Рассматривая то, что раньше было мной.
*** И не смогут обмануть они стоглазого и коварного Аргуса! Будет он в рифмах и ритмах тонуть, захлёбываясь от полемики. Будет биться она со своей порядочностью, словно ветка с парусом. И никогда ночью вместе им не открыть Америки… ………………… Прелюдия – супер! Захватила обоих, как «Пикник на обочине». Он молчал: «Только в твои приду погибать поля магнитные…» И она щедро отдавала свои гениальные многоточия… Оба страшно запутались: и ведомый кто, и проводник кто?
Чувства их мерили мятые ночи, шальные письма и скупые дни. Оба боролись за место равных в историческом бесследии. Но от непонимания на рифах мелочности гибли их корабли, Пододвигая каждого к индивидуальной трагедии.
Её несорванные паруса свернулись веером в дуло с порохом, Отсыревшим от воды морской: и не рвануть, и не высушить… Он? Нет, не Сталкер. И в чужой Зоне. За виртуальной шахматной … шорохом, Ставит «мат» ей и себе, мечтая искренне – только выжить бы… И не могут обмануть они … стоглазого …
|